Действительно ли была та гора?

До этого момента я собиралась великодушно принимать Шина, но несколько дней спустя он внезапно пришел к нам домой с бутылкой лекарства, говоря, что оно хорошо помогает от туберкулеза. Он сказал, что с трудом достал его, но было очевидно, что он нашел его, обшарив пустой дом или аптеку. Это было новейшее лекарство, произведенное не в СССР или КНДР, а в США. Шин, ведя себя словно член семьи, сказал, что хотел бы поздороваться с братом. Почему-то мне не хотелось его впускать, но отказать ему было бы грубостью. Он вошел в комнату. Скулы на лице брата резко выступали, но это было к лучшему, он ведь должен был выглядеть как больной туберкулезом. Конюх Шин с выражением беспокойства на лице вежливо справился о состоянии здоровья брата, подробно рассказал о том, как следует принимать лекарство. Он сказал, что, поскольку побочным эффектом лекарства могут стать проблемы с желудком, он попробует достать лекарство и от желудка. У изголовья брата лежали мазь, марля и дезинфицирующее средство, которые никак не подходили для лечения туберкулеза. Я почувствовала, как обращенный в их сторону взгляд Шина на мгновенье вспыхнул, словно он о чем-то догадался. Зловещее предчувствие, будто первые вестники простуды, пробежало холодком по позвоночнику. Я сжалась от страха.

Шин оставался у нас так долго, что успел надоесть. Его присутствие стесняло нас, поэтому казалось, что время текло медленнее, чем обычно. За исключением того момента, когда он объяснял, как принимать лекарство, и коротких фраз, брошенных, пока он играл с племянником Чани, Шин почти не разговаривал со взрослыми. Мне трудно было выдержать его присутствие, я даже вспотела. Для племянников, одному из которых только исполнился годик, а второму — три, настала пора самых красивых «достижений». Первый старательно учился ходить, а второй — говорить. Шин, как хороший конюх, настолько умело подражал лошади, что радость племянника Чани не знала границ.

— Ух ты, уже так стемнело. Из-за этого парня я и не заметил, что уже столько времени прошло.

Шин на прощание высоко поднял племянника Чани, с причмокиванием поцеловал его в обе щеки и, не забыв при этом скромно и почтительно попрощаться с матерью, сказал, что приносит извинения за причиненные неудобства:

— Извините, если что не так. Впервые за долгое время побывал в доме, где живут люди.

Мать с трудом оставалась в рамках этикета. Не успела она проводить Шина и войти в комнату, как брат начал снова заикаться:

— Кто э-э-этот человек? Почему лекарство от ту-ту-туберкулеза? Не-не-неприятно.

Я успокоила его, сказав, что Шин всего лишь конюх, а не солдат армии северян, и рассказала брату от начала до конца историю о том, как он стал для всех больным туберкулезом. Что касается олькхе, она, сидя рядом, вставляла свои замечания и усердно поддакивала мне. Однако мой рассказ не развеял опасений брата. Он, внимательно прочитав способ употребления лекарства, поинтересовался, как может товарищ Шин, так хорошо знающий английский язык, служить простым конюхом. Я тоже подумала, что это странно. Учитывая все обстоятельства, он вряд ли взял лекарство в лазарете северян или у солдат. Исходя из того, что среди награбленных медикаментов он выбрал лекарство именно от туберкулеза, о чем говорила этикетка на английском языке, да еще и точно перевел способ употребления, становилось понятно, что он хорошо образованный человек.

— Брат, не беспокойтесь. Я тоже думала, что он немного странный, но теперь, кажется, я кое-что поняла. Может, он помещик, подвергшийся чистке, или сын члена прояпонской группировки? Вы же лучше меня знаете, насколько северяне придирчиво относятся к происхождению и образованию. Неизвестно, может быть, он учился в Японии. Но если даже и так, что с того? С другой стороны, может, его социальное положение оставляет желать лучшего, его взяли в армию даже не рядовым солдатом, а только конюхом. В мирное время он, наверное, работал бы в шахте.

Мне приходилось много болтать, чтобы хоть как-то успокоить брата.

4

С того дня Шин стал часто приходить в наш дом. Однако он ни разу не спросил о том, как мы живем и что едим. Я чувствовала, что он сознательно держал определенную дистанцию от брата. Когда он встречался с ним взглядом, то ограничивался улыбкой и легким кивком, он не заставлял его говорить и больше не заговаривал о лекарстве от туберкулеза. Хотя мне тогда казалось, что он появляется внезапно, вспоминая его визиты, я отмечаю, что он никогда не приходил, когда мы садились за стол. По отношению к олькхе он вел себя вежливо, по-прежнему стесняясь ее. Казалось, он совсем забыл про свою сестру, потому что больше не заводил разговора о ней. Такое его поведение не мешало нашей семье, да и перед другими людьми не было стыдно.