За забором какого-то дома пышно расцвело большое дерево, между цветками не было видно ни листика. Я снова и снова, оборачиваясь, смотрела на него, размышляя, не расцвело ли оно чуть позже оттого, что дом был пуст. Это была магнолия. Я всегда думала, что она цветет редкими цветами, но это дерево было необычным. С давних пор в деревне, в которой теперь почти не осталось признаков жизни, это большое дерево не просто загораживало часть дома, оно распускало вокруг себя что-то зловещее, словно туман, и вызывало в редких жителях деревни страх. Чистые белоснежные цветы не были связаны с той зловещей энергией, но такой печальный белый цвет я видела впервые. Он был похож на белый цвет, какой бывает у лепестков, и в то же время похож на абсолют белого цвета. Уходя на север, через превратившуюся в руины деревню и глядя на начавшие набухать бутоны магнолии, я хотела крикнуть: «Сумасшедшая!» Теперь я боялась, что сама схожу с ума. Я быстро прошла мимо того дома, словно избегая чего-то зловещего. В памяти, вызывая неясное чувство тревоги, стал всплывать еще один белый предмет. Мне показалось, будто страх хочет добраться до моих чувств, давно покрытых твердым панцирем.
В конце концов я поняла, что магнолии были точно такого же цвета, как одеяние молодой вдовы. Когда я на короткое время испытала радость, словно разгадав головоломку, и подумала про себя: «Что это еще за зловещие и безрассудные мысли?» — то почувствовала, будто в одном из уголков сердца упал кусок льда, а все тело покрылось гусиной кожей. Мысль, полностью овладевшая мной, вызывала мрачное настроение, поэтому, упрекая себя, я говорила: «Сумасшедшая. Ты действительно сошла с ума». Разгадав загадку, я с новой силой стала бороться со страхом.
Плакучие ивы, растущие на берегу речки недалеко от полицейского участка сектора Сонбок района Донамдон, наклонив ветви, издалека похожие на копны волос девушек, тихо раскачивались на ветру. Наконец-то мы дошли до нашего района. Когда я прикинула расстояние, которое мы прошли за день, оказалось, что я впервые преодолела столь длинный путь. Но я почти не чувствовала усталости. Что касается еды, то у нас были только пэксольги[39]
, которыми поделились с нами беженцы из Кэсона, отправляясь в путь из Кёха. Они несколько дней тому назад приготовили их в сиру. Кусочки теста размером с каштан несколько дней сушились на соломенном мате под весенним солнцем, они затвердели, словно кварц. Беженцы перед отправлением в путь раскладывая получившиеся хлебцы по мешкам, дали нам горсть пэксольги, сказав, что они помогут утолить голод. Но, как бы сильно ни разбухали в животе пэксольги, с нами была всего лишь горсточка хлебцев. Мы с олькхе взяли пэксольги и, разделив пополам, положили в карманы. Благодаря оставшимся еще хлебцам мы почти не беспокоились о пище, и это придавало нам силы.Вряд ли в нашем доме кто-то поселился — тишина, царившая в районе, была глубокой и непривычной. Для человека, который впервые искал бы наш дом, легким ориентиром служила двухэтажная баня «Синантхан», стоявшая целой и невредимой за полицейским участком Сонбок. Если обойти баню, то позади нее можно было увидеть наш дом.
Наконец-то мы вернулись. Олькхе сказала, что самое первое, что ей хочется сделать, когда мы доберемся до дома, — искупаться. Я с радостью согласилась, сама грезя о теплой ванне. Мы еще долго болтали о том, что нам хочется сделать в первую очередь.
Что ждет нас в переулке, находящемся за баней «Синантхан»? Мы никак не могли предугадать, чем закончится наше длинное утомительное путешествие, и эта неопределенность вызывала сожаление, обиду и легкий страх, от которого чуть сводило живот.
4
ВРЕМЕНАМИ ДАЖЕ «ПУСТОЙ ОРЕХ»[40]
ГНЕВАЕТСЯС кухни доносился шум гремящей посуды, во дворе громко работал насос, хныкал ребенок, о чем-то шептались и хихикали женщины. Нос улавливал аппетитный запах риса, а также вкусный запах супа из дэнчжан[41]
. Все это, гармонируя друг с другом, заполнило наш дом. О, это божественное ощущение изобилия… Это были не просто шумы или запахи — это была сама жизнь, мир, где не было чувства реальности. Однако я боялась, как бы это сладкое чувство случайно не исчезло. Завернувшись в одеяло то ли во сне, то ли наяву, я тихо радовалась сонливому покою.— Чани, ты же у нас послушный ребенок. Быстро сходи и разбуди тетю. Можешь ей даже по голове постучать. Быстро! — послышался голос матери, наставляющей внука.
— Прекрати, — раздался низкий, добрый голос бабушки, оказывается, она тоже была там. — Пусть выспится как следует. Боже мой, она такая слабенькая, как же она утомилась, что до сих пор спит!
Я резко откинула одеяло, поняв, что мне не удастся снова заснуть. Сквозь бумагу для оклейки окон, словно расщепляясь, проникали лучи утреннего солнца. Только когда я услышала разговоры, я осознала, что семья воссоединилась.