Действительно ли была та гора?

Тем не менее, даже быстро поглощая пищу, я больше думала об отделении семьи, чем о том, как утолить свой животный голод. С самого начала наша семья жила отдельно, и я знала: чтобы двенадцать человек ужились под одной крышей, необходима твердая рука, как в армии или в детском доме. Пока я завтракала со всеми, у меня возникло чувство опасности. Я ощущала, что, если мы поскорее не установим границы отношений между семьями, может случиться беда. Я знала, о чем говорю, потому что уже жила в большой семье. Еще до начала войны не менее двух раз в год все родственники бабушки по прямой линии собирались в Пакчжольголе. Когда к нам присоединялась семья комо[45], число людей переваливало за двадцать, но у меня ни разу не возникало ощущения, что нас много. Дом тоже был большой, к тому же между родственниками существовало невидимое разделение на «ранги». Была иерархия по старшинству, различалось положение мужчин и женщин, хозяйки и гостьи, отличались роли дочери и невестки. Помимо подчеркнутого безразличия к еде, во всем был красивый и утонченный порядок, не тяготивший ни семью, ни гостей. Другими словами, там не из чего было возникнуть хаосу.

— Я не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как в последний раз вот так собиралась вся семья, — сказала бабушка, словно преисполненная чувством безмерного счастья.

Она, кажется, заглянула ко мне в душу. Было видно, что она хотела подчеркнуть, что все находящиеся здесь члены семьи являются ее детьми. Сидящая в окружении внуков, похожих на голодных ненасытных духов, она выглядела очень маленькой, почти невесомой и хрупкой. Казалось, слегка коснись ее — и она с хрустом разлетится на мелкие кусочки. Трудно было поверить, что от такого маленького тела пошла такая большая семья. Она считала, что в нашем роду, по сравнению с другими семьями, не было ни одного бездельника.

— Вам хорошо? Вы довольны, бабушка?

— Что хорошего-то? Сравни с тем, когда собирались в Пакчжольголе. Кто знал, что на моем веку так уменьшится семья?

Гноящиеся уголки ее глаз, всегда выглядевшие воспаленными, грязными, сейчас воспалились еще больше. Она родила трех сыновей и одну дочь. Она никогда не была с ними сурова, всех хорошо воспитала, лишь сетовала, что родила мало сыновей. Говорила, что хорошая манера говорить так же важна, как и внуки. Согласно старой корейской традиции, она не считала дочь своим ребенком после ее замужества. От всех трех сыновей родились только два внука. Один из сыновей, думая, что у него не будет потомства, даже ушел в монастырь. О младшем сыне, так и не увидевшем своих детей, известно было лишь то, что он умер в Окчжуне, мы не смогли даже забрать его тело. Когда в семье единственной дочки появился ребенок, связь с ней оборвалась. Причиной того, что все эти события одно за другим случились в течение всего лишь полугода и что бабушка увидела смерть внучки, ни разу не покидавшей родной дом, была война.

Бабушка старалась хорошо питаться и поддерживать в себе силы, потому что не могла позволить себе расслабиться и капризничать. Хотя бабушка и говорила про капризы, я с трудом верила в ее слова, как и в то, что она сразу устроится отдохнуть, как только увидит место, где можно прилечь.

Прошло не так много времени, и выяснилось, что отдельно хотели жить не только мы, но и семья дяди. После завтрака дядя вытаскивал из кладовой чжиге[46]и выходил из дома. Чуть погодя вслед за ним, водрузив на голову круглую плетеную корзину, выходила и тетя. Дядя зарабатывал тем, что переносил мелкие грузы около рынка «Донам», а тетя говорила, что покупала под мостом Салькодари в районе Туксом овощи и зелень и перепродавала их на том же рынке, разложив товар на земле. И дядя, и тетя были энергичными и жизнерадостными. Их денег не хватало, чтобы накормить нас досыта мясом, но на них без всяких проблем можно было купить еды на текущий день. Они кормили нас, и мы были признательны за это, но взамен могли дать им только крышу над головой. Однако до сих пор оставалось много пустовавших домов. Если взять наш переулок, то только в нашем доме жили люди.

Я неуклюже, от этого еще более стесняясь, держала подпорку, которая не давала чжиге упасть. Я хотела хоть как-то облегчить жизнь семье дяди, я была не в силах видеть, как он по утрам выходит из дома на работу. Олькхе, не зная, что делать, стояла рядом и терла ладони друг о друга, словно тут же собиралась взяться за какую-нибудь торговлю.

— Я не могу сказать, насколько рад, что люди вернулись и открылся рынок. Теперь я, пусть и на деньги разносчика товаров, могу накормить семью. — С этими словами он забрал у меня подпорку для чжиге.