Действительно ли была та гора?

Мои руки повисли, словно плети. Дело было не в том, что дядя был сильнее меня физически. Меня подавлял его авторитет. Он выглядел благородным, совсем не был похож на носильщика чжиге. Я подумала: «Может, эта сила у него от чувства ответственности старшего внука?» — и тут же поняла, что он на самом деле не старший внук. Старшим сыном бабушки был наш отец, поэтому старшим внуком был мой брат. Мать, как только потеряла мужа, быстро сбросив ярмо старшей снохи, покинула дом бабушки. Второй дядя до сих пор жил в родительском доме и вместо матери ухаживал за пожилыми родителями. Он проводил поминки, скашивал траву на могиле предков в горах, распахивал поле и делал все дела по дому. Когда закончилась японская оккупация и собрались все члены рода, дядя устроил им праздничное угощение, а когда наступило время возвращаться домой, старался отправить с ними гостинцы.

— Дядя, почему вы так долго работаете носильщиком чжиге?

— А чем тебе не нравится чжиге? Ты хоть знаешь, каково это — потерять ребенка, потому что ничего не можешь сделать? Тогда даже с помощью чжиге нельзя было заработать денег! — резко ответил дядя и быстро вышел из дому. Похоже, он обиделся.

Такие вспышки гнева были ему не свойственны. Со мной заговорила тетя:

— Тогда было так, а сейчас мир опять изменился, теперь можно заработать денег. Ты хоть знаешь, как мы пережили прошлую зиму? Разве можно сравнивать то, что было у нас, с тем количеством продуктов, что оставалось у вас дома? Но мы ведь не могли перестать кормить бабушку. Даже если у нас не было денег на лекарство для умирающего ребенка, могли ли мы перестать заботиться о ней? Несмотря на все проблемы твой дядя сказал тогда, что нет закона, по которому людям положено умереть, и поступил на работу на винокуренный завод под управлением армии северян, находящийся в Чжунчжоме. Ему платили за технологию выпаривания сочжу[47]. Вероятно, на том заводе оставалось много целебной настойки. Что касается твоего дяди, то он ведь мастер гнать водку. Пока он работал там, мы перебивались, питаясь бардой[48], которую ему удавалось принести домой. Наша Мёнсо тоже ее ела. Она умерла, опьянев, даже не зная, что умирает, и если это можно назвать счастьем, ну что ж, пусть будет так.

Тетя рассказывала об этом таким спокойным голосом, что, слушая ее, я сначала больше разозлилась, чем загрустила. Нет, лучше бы человек, говорящий о том, что сейчас наступили хорошие времена и можно зарабатывать с помощью чжиге, ошибался. Лучше бы они воровали, чем ели барду, выменянную на технологию производства сочжу. В этот момент я не могла не вспомнить о том изобилии, которым мы наслаждались, когда жили в районе Хёнчжондон, и сказала об этом добросердечной тете.

— В последнее время больше всего денег дает работа накамой[49]. Если рынок будет процветать, как раньше, то дядя, наверное, оставит чжиге и станет работать накамой. Так что ты уж не слишком злись, — сказала примирительно тетя.

Она, видимо, собралась утешить меня. О том, что есть такая работа, как «накама», я услышала впервые в своей жизни.

— Я тоже мало знаю об этой работе, — сказала тетя, — они, кажется, занимаются посредничеством при скупке и продаже вещей и их оценкой. Конечно, рынок встал на ноги, но разве кто-то торгует чем-то, кроме овощей и зелени, из круглых плетеных корзинок? Если это не старые подержанные вещи или изношенная одежда, значит, восстановленный товар. Говорят, что многие торговцы сейчас продают не только свои вещи, но и украденное из чужих домов. Среди людей, которые уселись, разместив перед собой небольшие прилавки, не было владельцев магазинов… Зачем тем, у кого были свои магазины, и тем, у кого водятся деньги, возвращаться в Сеул? Все продавцы овощей и зелени торгуют со своих прилавков перед закрытыми дверьми чужих магазинов, они твердо знают цену своему товару. Но разве у антикварной вещи есть конкретная цена? Человек, который покупает, хочет сбить цену и купить дешевле, а тот, кто вышел продавать, желает получить хоть на пхун[50] больше, в такой момент накама выступает посредником и заключает сделку. Он сам покупает дешевый товар, а затем перепродает его. Люди, которые продают через него, думают, что смогут получить за товар больше, чем если бы они продавали сами. Выходит, что люди с прилавками кормят его. Они не понимают отчего, но, когда они продают эти вещи с прилавка, они получают крохи, а стоит попросить накаму, как они получают желаемую цену. Даже те, у кого есть свои магазины, говорят, что без сотрудничества с несколькими толковыми накамами, поставляющими хорошие вещи, невозможно вести торговлю. Я тоже ценю щедрость рынка. Ведь благодаря накама все больше людей могут жить, кормя семьи за счет продаж.

— Это похоже на оптовую торговлю среднего уровня, не требующего начального капитала, — сказала серьезным голосом олькхе.