Действительно ли была та гора?

На следующий день, попросив у хозяйки мешок для кормов, я пошла на берег реки. Устье было недалеко, и берег был затоплен. Воды стояло много, но течение было таким слабым, что определить его направление удавалось лишь с большим трудом. Когда я, сняв обувь, вошла в воду, тело сразу окоченело, но, как в строках поэмы «Чхунсумансатхэк»[35], можно было чувствовать весеннюю энергию. Я стала ловить крабов способом, которому научилась у мальчишек. Мешок для кормов был неудобен для моего занятия, некоторых крабов я упустила, несколько раз укололась, но улов я принесла домой и, сбрызнув соевым соусом, пожарила в толстом чугунном котелке. В тот момент во всем мире не нашлось бы для меня более вкусного деликатеса. Я не помнила уже, как много времени прошло с тех пор, как я в последний раз ела такое свежее мясо. Видневшиеся на панцирях всех крабов следы борьбы не на жизнь, а на смерть только усиливали вкус. Мы с олькхе, словно не зная меры, безжалостно вскрывали твердые и опасные панцири и досыта набивали животы мясом. Даже сейчас, спустя десятки лет, я не могу забыть об этом. Тогда для меня мясо крабов было незабываемой, самой вкусной в мире едой, которая вместе с тем оставляла горький привкус.

На рассвете одного из дней в местности Кёха я наблюдала за тем, как испачканная бумага для оклейки окон то становилась светлой, то покрывалась темными пятнами. Время, пока олькхе с племянником не проснулись, было самым прекрасным, оно принадлежало только мне, когда я, лежа под одеялом, сожалела, что тепло, исходящее от кудури, постепенно уходит. Раздвижные двери тихо открылись снаружи, вместе с прохладным ветром с улицы в комнату тихо вошла двоюродная сестренка Мёнсо. Это было невозможно. Она была старшей дочерью старшего дяди и жила в Кэсоне, о них мы совершенно ничего не знали. Она была моей двоюродной сестренкой, но, оттого что она была первой из младших сестер и разница в возрасте у нас была самой маленькой, казалось, что мы родные сестры. После того как началась война, нашей семье пришлось очень туго, сложно было в череде тяжелых дней, полных борьбы за выживание, не забыть о Мёнсо.

— Мёнсо, это ты? Как ты здесь оказалась? — крикнула я и резко села.

Услышав мой крик, олькхе открыла глаза. Когда она спросила, кто пришел, я указала в сторону двери, но Мёнсо там не было. Я все еще чувствовала холодный ветер с улицы, коснувшийся моего тела, но тут я увидела, что замок дверной ручки по-прежнему был крепко заперт изнутри. Мне стало страшно, но я не сказала олькхе, кого я видела и почему так испугалась. Я подумала, что мне нельзя показаться ей такой легкомысленной.

После этого, когда в Сеуле мы воссоединились с семьей старшего дяди, мы узнали, что Мёнсо умерла, когда мы были в Кёха. Точной даты ее смерти я не знала, поэтому не могла утверждать, что видела призрак в день ее смерти, но даже то, что это было приблизительно в одно и то же время, глубоко потрясло меня. Мне показалось, что она заглянула ко мне, свернув с далекого-предалекого пути на тот свет, и после ушла навсегда. За это я была ей благодарна, но одновременно ее приход тяготил меня. При жизни она тоже думала обо мне намного чаще, чем я о ней. Из-за того что Мёнсо докучала мне, я порой держала ее на расстоянии, но она любыми способами старалась увязаться за мной. Иногда, когда взрослые заставали нас за дракой, я, умевшая заговаривать зубы, все сваливала на нее и выходила сухой из воды, а она была глупой и не могла оправдаться. Порой с помощью коварных уловок я ставила ее в тяжелое положение. Несмотря на то что она всегда страдала, Мёнсо не умела ненавидеть и по-прежнему увязывалась за мной. Иногда мне казалось, что она обожает меня, но я была не из тех, кто мог распоряжаться обожателями. В ответ на мои бесконечные притеснения я получала лишь заботу и преданность. До сегодняшнего дня я не сомневаюсь в том, что тогда она зашла попрощаться, потому что я постоянно чувствую свет, которым она обогрела меня в то утро. Когда родители и одноклассники стали забывать о Мёнсо, я не забывала сестру и до сих пор живо помню даже мелкие события, связанные с ней.

После того утра в Кёха я больше не видела духов. Даже когда умирал брат, более близкий мне по крови человек, он ушел внезапно, без единого намека, не придя ко мне. Я, кажется, понимала, что могу иметь сверхъестественную способность, быть проводником между нашим миром и миром духов, но мне не хотелось обладать этой силой. С другой стороны, желание человека ничего не значит. Но с тех пор, когда кто-то говорит, что видел то, чего не видят другие, я уже не могу презрительно рассмеяться. А еще теперь я понимаю, что одними лишь органами чувств невозможно ощутить все на свете. Все это дал прощальный визит Мёнсо.

Слова маним из Курончжэ о том, что местность Кёха — земля беженцев, были верны. Всего лишь за одну ночь ужасный мир войны незаметно превратился в мир без сражений, бомбардировок, боев на уничтожение, жалоб и доносов.