- Я когда-нибудь обязательно встречусь с вашим Петрушей, - сказал Андрей Зине. - Я теперь знаю этого человека. Он мне нужен. Я люблю его! И, кажется, угадываю главное его качество: он - ребенок. Как ты, как Гайдар… Чист и добр. И при этом - мужчина: умный и твердый. Я не ошибся?
- Ты не ошибся. И поэтому именно ты должен быть реставратором!
- Кем?!
Зина ничего не ответила: она помчалась к директору.
В тот же день вечером Зина решила зайти к Патовым, чтобы поговорить с Ксенией Павловной. «Она же обещала быть добрым посредником между мной и Николаем Николаевичем, - рассуждала Зина. - Пришло время воспользоваться ее помощью!…»
Дверь открыла Лера. У нее была привычка прямо с ходу, не поздоровавшись, сообщать о том, что ее в данный момент волновало.
- Зубрю, - сказала она. - И потрясаюсь: сколько в нашем организме деталей! И каждая может испортиться, отказать… Как мы все живы-здоровы? Просто непостижимо.
- Наверно, велик запас прочности? - предположила Зина. И, следуя своей манере все переносить на дела театра, подумала: «И у нашего ТЮЗа тоже запас прочности колоссален, если он до сих пор не развалился. Спасибо Петруше!…»
- Учиться в медицинском для мнительных людей - одно наказание. Они находят в себе признаки всех болезней!
- Но ты ведь не мнительная.
- Что ты?! Это единственная черта, которая досталась мне в наследство от папы. Не считая, конечно, лица!
Зина знала, что Патов то и дело профилактически глотал пилюли и бесконечное количество раз мыл руки, вытирая их бумажными салфетками, которые всегда носил в кармане.
- Но мнительность для врача, я считаю, полезна, - сказала Лера. - Если он распространяет ее и на своих пациентов. А то приходит, знаешь, такой старичок-бодрячок и говорит больному: «Ничего! Мы с вами в воскресенье пойдем на рыбалку. Болит живот? У кого же он не болит?! Попейте салол с белладонной…» А ночью у пациента - прободение язвы желудка.
- Нагонять на человечество страх тоже, наверное, ни к чему, - возразила ей Зина. - Все люди на земле - пациенты.
- Нет! - решительно заявила Лера. - Лучше жить, прислушиваясь к себе, чем умереть, будучи уверенным, что ты абсолютно здоров. Я буду перестраховываться!
Из комнаты вышла Ксения Павловна. Она всегда была красиво причесана и красиво одета, будто собиралась идти в гости. Хотя большую часть своей жизни провела дома.
- Знаете, какие профессии самые опасные? - спросила Лера у матери и у Зины. - Которым нельзя ошибаться. Летчик-испытатель, например. Или врач! Актер не так исполнил роль Градобоева в комедии Александра Николаевича Островского «Горячее сердце» - испортил зрителям настроение… Ну и что? Другой актер исполнит иначе. И исправит зрителям настроение.
«Великих она тоже называет по имени-отчеству, - подметила Зина. - Но с иронией, словно бы пародирует Николая Николаевича».
- Теперь сравните! - продолжала рассуждать Лера. - Хирург не так сделал больному операцию. Даже обычную… Удаление желчного пузыря. Боюсь, что этот больной может вообще уже никогда не увидеть комедий Александра Николаевича Островского.
- Ты права… Делать не так врач не имеет права, - согласилась с ней Зина.
- Поэтому удаляюсь зубрить! - Она исчезла в комнате. Потом вновь появилась: - Ты ведь, как всегда, к маме?
- Честно говоря, да.
- Хоть бы раз ты сказала нечестно! - Лера снова исчезла.
«Сочетание Ксении Павловны с Лерой в одной семье - это завидная режиссерская находка», - подумала Зина. Она любила созвучие нежных и резких красок.
Зина опять удивилась новым обоям, тщательно отциклеванному паркету, и у нее чуть было не соскочила с языка фраза, которую она всегда мысленно произносила у Патовых в коридоре: «Пойдем-ка на кухню: поговорим об искусстве!»
- Пойдем в наш с вами укромный уголок, - предложила Ксения Павловна.
Петруша обычно заваливал кухню пьесами, которые в изобилии доставляла ему Тонечка Гориловская. На кухонном столе, на табуретках всегда лежали эскизы, стояли макеты: комнаты были заняты многочисленными членами режиссерской семьи. Теперь кухня была в полках и полочках. Все сверкало подвенечным, безукоризненно белым цветом. И каждый раз Зина думала: «Если бы я была мужчиной, я женилась бы только на Ксении Павловне!»
- Ну, что у вас в театре? - спросила Ксения Павловна.
Все обращались к Зине с таким вопросом, поскольку знали, что никакой другой жизни у нее нет. И не только потому, что она фанатически предана своей профессии, а потому, что так уж сложилось…
- Об этом я и хотела поговорить!
- Да, да… Я вас слушаю.
Ксения Павловна вспыхнула, заволновалась. «Как же она тревожится за него! - подумала Зина. - Отчего? Чувствует, что он непрочно стоит на ногах? Или просто оберегает его, как ребенка? Конечно, представить себе Николая Николаевича ребенком мне лично очень трудно… Но ведь у любви искаженное зрение. Это надо учитывать!»
Подумав так, Зина на миг спохватилась: «А не слишком ли часто я последнее время что-то учитываю, от чего-то себя удерживаю?…»