Что протодьявол наиграл Тартини,
Вполне бы мог напеть ему Господь,
Навыть сквозь трубы, нарыдать сквозь щели,
Нашелестеть взъерошенной листвой.
И музыка была бы той же самой,
Но не «Сонатой дьявола», а, скажем,
Канцоной Херувимскою звалась.
Какая, бог мой, разница, где взяли,
И как назвали, и кому припёрло
Воспринимать буквально. Лишь бы звук
Не рвал ушей, гармония не сякла,
Форшлаги там и прочие морденты
Не забивали полногласье темы…
И кстати, вот вам трепетный сюжет:
Тартини пьет мартини на картине,
Висящей на обшарпанной стене
Харчевни, натурально падуанской,
Поблизости Капеллы дель Арена,
Расписанной неутомимым Джотто,
Когда еще не токмо что Тартини,
А вообще… когда Господь был молод,
Насмешлив и амбициям не чужд.
Так вот, на этом тусклом полотне
Тартини – так свидетельствует подпись —
Сидит один и пьёт, а перед ним,
Естественно, тартинки. И тритон
В аквариуме жмурится. И трутни
Порхают вместо мух. И тара-тина —
Пощипывает лютню в глубине
Кружала недоразличимый некто…
Так, помнится, играл в «Пищевике»,
В кафе «Восток», на публике, смердящей
Во все пазы, на латаном альте
Колтрейна, Дюка, Паркера, Бише
Полузабытый ныне Кунцман Рома…
А Люций Фер – так, вроде бы, зовут
Лютниста падуанского – он тоже
Плевать хотел на публику, тем паче
Что никого и не было, один
Синьор Джузеппе, новую бутыль
Откупоривший, вдруг переменился
И замер: люциферовский пассаж,
Случайно соскочивший и развивший
Себя в неукротимой простоте,
Вдруг оказался именно таким,
Каким воображал его маэстро,
А различить не мог…
И вдруг отверзлось
И как-то так само собой сплелось
В искомую мелодию. А дьявол,
Неясным боком вставленный в названье,
Уже потом, во сне, сказал: «Тартини,
Побойся бога, я-то здесь при чём?»
15.07.2008
Визит