Действующие лица (сборник)

«Как дурно ощущать себя бездарным,

Раздаренным, дрянным, дыроголовым,

Торчащим среди дня столбом фонарным,

Свободным от ветвей стволом еловым,

В то время как ровесник беднолобый,

По случаю заклавший душу бесам,

Плодонося мохнатою утробой,

Никак себя не чувствует балбесом.

И нам бы, впрочем, тоже упроститься:

Нелепо рыщем, попусту обрящем.

Пущай ему в грядущем не простится,

Зато он не постится в настоящем», —

Так думал пожилой и не повеса,

И не летя в пыли, а сидя в кресле.

И снова померещилось про беса,

Почудилось и дрогнуло: «А если…»

И свет померк, и завоняло серой,

И просквозило сыростью и смрадом,

И появился некто в тройке серой,

Пропел: «Привет!» – и поместился рядом.

Анфас похожий на артиста Гафта,

А в профиль на античную старуху,

Сказал он: «Ваши авиа и авто

Мешают в явь перемещаться духу».

Он сотворил бифштекс и кружку ртути,

Поужинал, рыгнул и начал снова:

«Ну что ж, давай доищемся до сути,

Авось, да и поладим, право слово».

Поэт молчал. Свело воображенье.

В аорте сулема, во лбу мочало.

«И грудь болит, и головокруженье», —

Подумал он взаймы, и полегчало.

Зажёг свечу, поковырялся в воске,

Сказал: «Ну что ж», – и начал слушать беса.

«Души твоей линялые обноски

Для нас не представляли интереса.

Стихи твои – то жалоба, то поза —

Никак не оборачивались кушем.

И вдруг произошла метаморфоза:

Ты получаешь доступ к юным душам…»

Поэт ни слова. Незнакомец в сером

Прокашлялся, и вновь запахло серой…

«Ты стал их заряжать своим примером,

Догматом отрицанья, желчной верой.

К развязным виршам, непотребным пьесам

Склонял их, оголтелых, одичалых.

Так стал ты бесом, правда, мелким бесом,

К тому же на общественных началах.

И чудно. Наше ведомство глядело,

Как бы тебя не зацепили часом.

Но ты решил оставить это дело,

В издательства пойти, пробиться к кассам.

Ты стал своим в сомнительных конторах,

Стал воспевать поля, капели, шпили,

Завидовать ровесникам, которых

Мы чуть не оптом всех перекупили.

И вот я здесь – вернуть тебя на место.

Ну кто ты есть? Полишинель, ковёрный.

Твой идеал – минутная фиеста,

А мы тебе сулим нерукотворный…»

И гость умолк. Достал табак, огниво,

Сам закурил и угостил поэта.

«Свеча горела на столе», – лениво

Сказал поэт взаймы. А тот на это

Прибавил: «Я вам не грожу, любезный,

Чего уж больше – мы вас именуем.

Но бездна есть. И ужас перед бездной

Неодолим, поверьте, неминуем», —

И был таков. Поэт слегка размялся,

Открыл окно, придвинул книгу Стерна,

Прочел абзац-другой и рассмеялся,

Расхохотался – вот что характерно.

Феномен