Дейзи Джонс & The Six

Билли: Никто из нас тогда не говорил этого Дейзи… Я даже не уверен, что это стоит говорить сейчас, но… первые два ее дубля звучали просто безобразно. То есть реально как кошачий концерт. Я уже даже пожалел о своих словах. Но мы все равно продолжали ее всячески подбадривать.

Знаешь, когда кто-то стоит на карнизе над пропастью – особенно если именно ты подбил его туда залезть, – ты не смеешь делать ничего такого, что вывело бы этого человека из равновесия. А потому я все говорил ей: «Классно… Все здорово», – и наконец после третьего, наверно, дубля посоветовал:

– Возьми-ка на октаву ниже.

Род: Это вышло на четвертом или пятом дубле. Пожалуй, все-таки на пятом. И это получилось чертовски волшебно! Сущая магия! Я вообще не разбрасываюсь такими словами. Но тогда я чувствовал, что присутствую при таком событии, какое можно увидеть, наверное, только пару раз в жизни. У нее получился настоящий животный вопль. Та запись, что вы слышали, была от начала до конца сделана на пятом дубле.

Билли: Она так уверенно начала в первом куплете – не тихо, словно издалека, а твердо и спокойно. Уравновешенно так:

Она немыслимая женщина.
Отдайся в ее власть,
Позволь ей успокоить тебе душу…

А потом дала всему этому немного забурлить, еле заметно наращивая напряжение в следующих, как ты помнишь, словах:

Неуловима, как песок бежит сквозь пальцы,
И необузданна, как молодой мустанг.

И на «мустанге» начало ощущаться, как она стремительно взвинчивается.

Она исполнила вторую часть куплета. А когда добралась до первого припева, я увидел, как чувства наполняют ее взгляд – Дейзи глядела на меня в упор, – и ощутил, как они нарастают в ее груди:

Она направит вновь по ложному пути,
Заставит вновь поддаться грешным чаяниям.
О, она жаждет отпустить тебе грехи,
Чтоб ты вернулся к ней за покаянием.

И вот, когда она повторила это «за покаянием», возникло чувство, будто она по-настоящему раскрепостилась.

Голос у нее срывается, прямо на середине слова, и в нем появляется еле заметный надлом. Так, с этим надломом, она исполняет почти весь следующий куплет. И когда доходит до второго припева, то просто дает полную волю голосу. Он делается грубым, хрипловатым, с резким придыханием. И в нем столько эмоций, столько чувства! Он звучит словно неистовая мольба.

А в конце она как будто уходит в себя:

Так уходи же от нее, немыслимой!
Тебе не суждено к ней прикоснуться.
И душу облегчить не суждено.

А потом Дейзи взяла и добавила от себя еще несколько строк. И это было потрясающе! Стало вообще идеально! Она спела:

Ты просто, как она, тоже немыслимый.
И без оглядки от нее бежишь ты прочь,
В руке сжимая то, что смог урвать.

Всю песню Дейзи исполнила с невероятно душераздирающими стенаниями. И сумела сделать из нее нечто намного большее, нежели я вложил туда изначально.

Дейзи: После того дубля я открыла глаза, с трудом припоминая, как я вообще это спела. Я только помню, как в голове крутилось: «Господи, я это сделала!»

И помню, как в тот миг я поняла, что во мне на самом деле таятся намного бо́льшие силы, нежели я всегда считала. Что я, оказывается, способна выдать гораздо больше – и глубины, и диапазона, – чем прежде.

Род: Все то время, что пела, Дейзи не отрываясь смотрела на Билли. И он, в свою очередь, глядел не отрываясь на нее, то и дело одобрительно кивая. Когда она закончила, Тедди громко зааплодировал. А лицо у нее сияло такой радостью, таким восторгом, точно у ребенка в Рождество. Честное слово! Она безмерно гордилась собой!

Она стянула наушники, бросила на стол, выскочила из кабинки и – я не шучу! – буквально кинулась в объятия Билли. Он подхватил ее, слегка оторвав от пола, и пару мгновений даже покачал из стороны в сторону. И могу даже поклясться: он вдохнул запах ее волос, прежде чем опустил обратно на пол.

* * *

Дейзи: Как-то раз, уже ближе к вечеру, когда мы все вместе записывались в студии, туда приехала Камилла с девочками.

Грэм: Я часто говорил Камилле: «Почему бы тебе не приводить всех сюда почаще?» Потому что Камилла заглядывала к нам лишь изредка и на минутку, только чтобы передать что-то Билли. Никогда не задерживалась, не проводила с нами время. Притом что возле нас тогда постоянно терся народ.

И разумеется, стоило ей прийти немного с нами потусоваться, как одна из близняшек принялась орать и плакать, причем без всякой видимой причины. Ее никак было не унять. Не помню, кто это был – Сюзанна или Мария. Билли взял ее на руки и попробовал утихомирить, но она и не думала успокаиваться. И я ее брал на руки, и Карен. Что бы мы ни делали, ничего не помогало.