Декабрист

Спрошенный о своей персоне сотенным есаулом, находившимся на карбасе, он вкратце изложил все случившееся в выгодном для себя свете и закончил свой рассказ описанием того, что успел приметить на судне.

Солнце уже клонилось ближе к закату, когда передовой карбас настиг судно. Он находился всего в двух сотнях саженей, и с носа его взлетел дымок. Над рекой пронесся звук выстрела, и пуля фальконета ударила в планшир на корме — щепы полетели во все стороны.

— Черняков, готовь выстрел! — распорядился Петр. — Всем укрыться за планширом! — Люди присели. Ядро было забито в ствол, орудие нацелено, и Федор исполнительно ждал приказа. Но его все не было. Вот вторично грянул фальконет, уже несколько ближе — тяжелая пуля задела и сотрясла мачту, но повредить ее не смогла.

— Чего ждем, господин майор? — глухо спросил канонир.

— Не хочу напрасно губить русских людей, — ответил Петр. — Одним выстрелом двадцать человек утопим!

— Надо стрелять, иначе возьмут на абордаж — у половины наших нет даже сабель! — сказал Чижов, которому было жалко, как вражеские снаряды разбивают его судно в самом начале пути.

Послышался отдаленный выстрел — пуля со второго фальконета попала в корму ниже ватерлинии. Высунулся матрос Стефансон:

— В корме пробоина, вода поступает в трюм!

— Большая? — отозвался Чижов.

Матрос вместо ответа показал: с полкулака.

— Федор, дай промах! — сказал Ломоносов.

Черняков подвысил ствол, приложил пальник. Ударил выстрел, ядро прошло низко над первой лодкой и подняло невысокий фонтан воды в стороне от второй.

В ответ с первого карбаса грянул залп, несколько слепых пуль прошли над палубой, вскрикнул, хватаясь за раздробленную руку казак Нелюбин, бледнея и опускаясь на палубу (руку позднее пришлось отнять). В ответ с судна прозвучало несколько выстрелов, так же не причинивших беды экипажу карбаса. Но подпоручик Андреев замешкался, оставаясь на ногах, и тут с карбаса раздался резкий выстрел штуцера. Бывший измайловский офицер отлетел прямиком к мачте: меткий выстрел Терехова попал ему прямо в сердце более чем с полутораста саженей!

Тогда вскочил и Ломоносов со своим старым штуцером: расставив ноги, он быстро приложился и тоже выстрелил. На карбасе услышали тупой звук пули, ноги торжествующего Терехова подломились, и он рухнул на банки с пробитой головой.

— Казаки! — раздался затем над могучей восточной рекой столь же могучий голос Ломоносова. — Так же метко мы разнесем и вашу лодку, и вы все потонете. Уходите с миром, ваши жизни нужны матушке России для более праведных дел! Даю вам минуту!

Карбас прекратил движение, казаки, лишившиеся безжалостного погонщика, осушили весла. Второй карбас подошел к первой лодке, минуту там, по-видимому, совещались, а затем медленно, словно нехотя, повернули обратно, гребя против течения… Беглецы были спасены и вздохнули с облегчением.

На судне оставалось тридцать семь человек, которым предстояло пройти вниз по Амуру две тысячи верст и вступить в открытое море.

Глава 59 Разбирательство

Генерал-адъютант Бенкедорф не сразу решился донесть государю полученное им с фельдъегерем известие. Но, тяжело вздохнув, он облачился в парадный мундир, одел подаренную англичанами шпагу с вызолоченным эфесом и отправился во дворец. Там он, минуя приемную, заполненную посетителями, отстранил дежурного адъютанта Кавелина и без доклада прошел к государю. По взгляду Николая, сидевшего за письменным столом, стало ясно, что он не ждет хороших известий от нечаянного визита своего подручного.

— Ваше величество! — сказал Бенкендорф императору. — Прискорбное известие — ссыльные злоумышленники бежали и ушли на судне вниз по Амуру! Их преследовали на лодках. У них оказалось артиллерийское орудие и множество ружей — майор Терехов и несколько казаков убиты. Остальные отступили, убоясь бесполезной гибели на воде от пушечного огня. Свидетелем сему был доставленный сюда фельдъегерем ссыльный Медокс. Также был поднят бунт на руднике Горный Зерентуй, вследствие которого потеряно два пуда золота, похищенного теми же беглыми. Судя по всему, руководил ими все тот же бывший майор Ломоносов, что напал на Петропавловскую крепость. Часть ссыльных, самых важных — Волконский, Трубецкой, Лунин, — остались. Что прикажете?

Следующие двадцать или тридцать слов, которые произнес Николай Павлович, не предназначались для печати, и поэтому не вошли в труды мемуаристов. При этом, однако, он не походил на человека, которого сейчас хватит апоплексический удар. Он грохнул кулаком по столу, а затем сделал несколько резких взмахов, словно нанося удары. Затем, когда к нему вернулось умение обычной, а не матерной речи, он сказал:

— Господина Медокса, за удачное выполнение задания — в крепость навечно. Лепарскому отпишите: всех ссыльных, которые остались в руднике — доставить в Читу! В Акатуй их направлять не будем, слишком близко граница — могут опять бежать [44]. Надо подыскать местечко для тюрьмы подальше от границы. Пусть уж лучше живут, чем бегут, — император зло усмехнулся.