Декабрист

Между тем бриг, двинувшийся следом, начал неотвратимо настигать их. Его паруса росли все больше и больше. Прогремел пушечный выстрел с носового орудия. Ядро упало совсем далеко от них. Прошло время, бриг еще приблизился — новый выстрел, но опять явный недолет. Канонир Черняков презрительно сплюнул. И тут вдруг супостат начал отставать — видимо, мельчающее море внушило командиру опасения за судно. Но капитан брига не собирался совсем покидать свой пост. С борта в воду упал якорь. Капитан полагал, что загнал беглецов в ловушку. Действительно, берег впереди явно начинал сходиться, суля кораблику последнее пристанище. Судно же преследователей занимало выгодную позицию: теперь мимо его пушек было не проскользнуть и вдоль самого берега.

Но беглецы упрямо двигалось вперед, держась материка. Глубины иногда не превышали двадцати футов. Темнело, и внезапно с последними лучами солнца стало видно, что берега, сошедшиеся уже на расстояние четырех верст, вдруг вновь резко начали расходиться в стороны.

— Глубина растет! — повеселевшим голосом доложил вахтенный.

— Мы прошли! — сказал Ломоносов.

— Ура! Мы прошли! — воскликнули все.

Так был пройден пролив между материком и Сахалином, впоследствии, в 1849 году, открытый капитаном Невельским (точнее, переоткрытый после хорошо знавших это местных жителей-гиляков).

Несколько дней они двигались по широкому Татарскому заливу, точнее сказать — проливу между гористым материком и Сахалином, потерявшимся в дымке. По имевшимся у них картам, компасу и звездам Чижов проложил курс на Цусимский пролив, отделяющий Корейский полуостров от Японских островов. Так они должны были выйти в Восточно-Китайское море. Пока все были заняты непосредственным спасением жизни, у людей не было времени задавать вопросы. Но теперь, похоже, настал подходящий момент. Половина команды собралась на юте, занимавшем почти половину палубы.

— Итак, просветите нас, господа, куда мы направимся теперь? — спросил моряков Барятинский.

— Да, это интересный вопрос, — поддержали его остальные.

— Мы не можем проплыть половину земного шара на этом суденышке, — выступил вперед Чижов. — Но ближайший открытый для европейских судов порт — это Кантон, или, как китайцы его зовут, — Гуанчжоу, в Южном Китае, до которого предстоит проплыть расстояние в полторы тысячи морских миль. Туда мы и должны держать путь, если не хотим кончить жизнь на самурайских мечах или быть выданными манчжурами на смерть в Россию. Оттуда мы постараемся устроиться на корабль, идущий в Европу.

— Господин Ломоносов! — поднял голос тут один из тех, кто прибился в Албазине. — Дак говорили ж, что на остров Сахалин хотим идти? Так вон ен, который день на виду!

— То был обман, дабы запутать возможных шпионов, — отвечал Ломоносов. — Ежели при Петре Первом казаки даурского полка мечтали, взбунтовавшись, перебить на Сахалине местных жителей и поселиться самим, то их ведь была почти тысяча. А нас, в столь малом числе, самих постигнет, печальная участь… Да, пожалуй, и экспедицию за нами вышлют, столь мы насолили. Впрочем, кто хочет, могу высадить: пробуйте судьбу…

Добровольцев не нашлось.

…На просторах Японского моря, благодаря хорошей погоде, им удалось держать приличную скорость в шесть-семь узлов. На этой скорости они и вошли дней через пять в Корейский пролив. Здесь их немножко поболтало, помочило дождем, но, в общем, суденышко проявило себя с лучшей стороны. К счастью, более или менее попутный ветер не утихал, и относительную узость Цусимы они прошли без трудностей, несмотря встречное теплое течение.

У корейских берегов немного пополнили припасы и успели отчалить до приезда недружелюбных чиновников. И вот раскрылись просторы Восточно-Китайского моря — Дунхай, как зовут его жители Поднебесной. Две тысячи верст еще предстояло им пройти до Гуанчжоу. Чижов уклонился на запад, к побережью Китая, чтобы миновать постоянное теплое течение, струящееся на север вдоль архипелага японских островов Рюкю.

Между тем наступила середина лета, и чем дальше продвигались они на юг, тем жарче было на палубе. Для тени натянули навес из мешковины. Но людям приходилось тяжко. Ходили в исподнем, раздевшись до пояса, а больше лежали, обливаясь водой. Чижов и Ломоносов время от времени устраивали авралы, чтобы люди совсем не расслаблялись.

Шли большей частью бакштаг, иногда галфвинд. Среднюю скорость по-прежнему удавалось держать шесть-семь узлов. Днем иногда любовались игрой дельфинов, невесть зачем плывущих за судами. Иногда тревогу вызывали явившиеся плавники акул. Порой слышался неприятный звук, скрежет, с которым жесткая шкура хищника терлась о борт.

Как-то заговорили о пиратах.

— Говорят, у китайских разбойников целые эскадры на юге! — сказал Оболенский, заросший бородой не хуже Пугачева. — Как бы нам к ним не угодить…