Декабристы

Рылеев. Слушай, этой ночью приехал Пестель. Трудно даже вообразить, сколь много решает эта неделя. Добиться согласия – и дело пойдет к развязке!

Марш еще звучит. Свет гаснет.

Свет. У Никиты Муравьева. Муравьев и Пестель.

Пестель. Как чувствует себя жена?

Муравьев. Спасибо, ей уже лучше. Семь ночей я не сомкнул глаз. Еще и Катенька вся изнервилась, требовала, чтобы ее допустили до матери. Девочке год с небольшим, однако ж она сразу чувствует, когда в семействе неладно.

Пестель. Ты и сам спал с лица.

Муравьев. Как же иначе, брат? Александрина – все в жизни моей, от нее – весь свет и тепло.

Молчание.

Пестель. Итак, ты подлинный Бентамов человек – верный долгу и собственной судьбе.

Муравьев. Что же мешает тебе мне последовать?

Пестель. Я то, что твой Бентам зовет «одиноким человеком». Твоя гармония оттеняет мою несообразность.

Муравьев. Это не помешало нам стать друзьями и братьями.

Пестель. Однако теперь ты переменился ко мне.

Муравьев. Это неправда.

Пестель. Уж год и более того ты не отвечал на письма мои, ни на словесные поручения, кои я слал через Поджио.

Муравьев. Я все тот же. И ты все так же мне близок. Но что таить, не про все мы мыслим сходно. Излишних же споров я не хотел.

Пестель. Ты не был на общей встрече, потому я здесь.

Муравьев. Сказывают, вы достигли согласия.

Пестель. Ты знаешь сам, согласие, достигнутое без тебя, не есть согласие.

Муравьев. Пестель, моего согласия не будет.

Пестель. Я это предвидел.

Муравьев. Ты предложил свести два Общества в одно, решая дело большинством. Но мы ведь оба знаем: Юг – это ты, а Север – каждый сам по себе.

Пестель. Не я тому виною.

Муравьев. Тебе слишком было бы легко навязывать свою волю. А ты еще требуешь слепого повиновения.

Пестель. Требую не я, но дело.

Муравьев. Я никогда не соглашусь повиноваться слепо, когда решение будет противно моей совести.

Пауза.

Пестель (ходит по комнате). Вид Рылеева поразил меня. Худ, бледен, все время в ажитации. Он здоров ли?

Муравьев. Не знаю. Впрочем, он часто жалуется на сердце.

Пестель (с невеселой улыбкой). В этом холодном городе слишком живут сердцем.

Муравьев. Тебя это смешит?

Пестель (с неожиданной горечью). О, если бы! Когда-то я сказал Пушкину: «Mon coeur est materialiste, mais ma raison s'y refuse»[2].

Муравьев. Стало быть, твой разум страстней твоего сердца?

Пестель (пожав плечами). Пушкина это не удивило.

Муравьев (ревниво). Что ж, потому вы и были дружны.

Пестель. Да, и убежден, он должен был стать нашим. Боялись его невоздержанности, его пыла, а говорили, что хотят сберечь его для России. Один бог знает, что тут было правдой.

Муравьев. Они были правы, Пестель. У Пушкина иная стезя.

Пестель (после паузы). Я повстречал Блудова в Павловске. Он стал очень рассудительный господин и все внушал мне, что либерализм российский есть форма безделья. Наместо того чтоб возводить дом, либералы-де все болтают, каков он должен быть. (Голосом Блудова.) «Дело надобно делать, господа!»

Муравьев. Право, мы стали безмерно нетерпимы. Всякий волен иметь свое суждение.

Пестель (помедлив). Как мыслишь ты развитие событий?

Муравьев. Nous commencerons absolument par la propagande[3].

Пестель (резко). Par la propagande! De nouveau – la propagande![4]

Муравьев. Как закончу конституцию, так и буду ее распускать повсюду как бы произведение неизвестного, и принимать станем всех, кто будет на нее согласен.

Пестель. Ты очень кстати вспомнил о согласии. Конституция твоя, Никита Михайлович, не соединяет нас, а разводит. Как, впрочем, и всю Россию.

Муравьев. Не слишком ли ты грозно судишь, Павел Иваныч?

Пестель. Выслушай меня. Все граждане равны перед законом.

Муравьев. То же говорю и я.

Пестель. Говоришь, но не боле. (С усмешкой.) Высокие слова до сей поры наше главное национальное богатство. Какое равенство можешь ты утвердить, коли, приглашая избирать землевладельцев, ты таковыми не считаешь не только бывших крепостных, но даже прежних военных поселян, даже вольных хлебопашцев. Стоит делать революцию, чтоб укрепить аристокрацию!

Муравьев. Павел Иваныч, перед нами страна нищая и невежественная. Нужно иметь достоинства, медленно создавшиеся и оттого прочные, чтобы осмелиться повести державный корабль. Твой же план мне известен – отнять у законных владельцев их землю. Пестель, остановись!

Пестель. Да, на том я стою – половина всех угодий должна поступить в общественное владение.

Муравьев. Ты попрекал меня Бентамом. Но чем ты сам не аббат Курнан?