Декабристы и Франция

«Народ, вооруженный палками, кинжалами, грубыми и неотделанными копьями и пиками, которые кузнецы в спешке ковали ночью, разделился на группы и отправился громить аристократические особняки. Одна из групп, подозревая, что монахи конгрегации, известные под названием лазаристов, имеют запасы зерна, пришла к монастырю и вышибла дверь этого приюта религии и гуманности. Обремененный годами седовласый старец падает на дрожащие колени и заклинает пощадить… но едва успевает подняться, чтобы спастись от бешеного святотатства. Библиотека, окна, шкафы, физические кабинеты – на всем были видны следы самого ужасного погрома. Ураган проносится от крыши до подвалов, где изобилие льющегося вина толкает большую часть этих варваров на новые преступления, а на других насылает жестокое наказание. Около 30 этих взбесившихся мужчин и женщин были найдены на следующее утро захлебнувшимися в потоках вина»²¹.

В конце июля стали поступать сведения о положении в провинции. Здесь та же картина: повсеместное ограбление зерновых складов, «шайки разбойников и иностранцев»²². Вся Франция была потрясена мятежами и пожарами. В таких условиях принятие «Декларации прав человека и гражданина» было чисто фиктивной акцией, так как власть не в состоянии была гарантировать эти права. В то время, когда революционеры провозглашали начало новой эры для всего человечества, стремились разрушить национальные границы, в народе зрели идеи ксенофобии и подозрительности.

Апогеем этих настроений стали пресловутые сентябрьские убийства 1792 г. В то время в парижских тюрьмах находилось около 3000 «подозрительных» аристократов и священников. Со 2 по 5 сентября обезумевшая толпа громила тюрьмы и чинила кровавую расправу над заключенными и всеми, кто подворачивался под руку. То, что расправа творилась действительно без всякого разбора, свидетельствуют данные, приведенные в обстоятельном исследовании П. Карона, посвященном сентябрьским убийствам. В процентном отношении среди жертв политических заключенных примерно в два-три раза меньше, чем уголовников²³.

Еще более удивительно то, что в роли убийц выступили не деклассированные или преступные элементы, а мелкие парижские буржуа, главы семейств, люди вполне благонадежные в обычное время. Связать эти события, потрясшие Францию, с деятельностью каких-либо политических партий вряд ли возможно, в противном случае пришлось бы объяснять, почему было отдано «предпочтение» уголовникам перед политзаключенными.

В действительности же сработал все тот же механизм поведения толпы, обуреваемой страхом. Политическим фоном этой резни были детронация Людовика XVI, последовавшая 10 августа 1792 г., и известие о взятии Вердена пруссаками, полученное в Париже как раз 2 сентября. Если первое воспринималось как полный паралич власти, то второе обострило в массовом сознании синдром «осажденной крепости». В таких случаях внутренний враг, который затаился и ждет лишь повода, чтобы открыть крепостные ворота, воспринимается как более опасный, чем враг, осаждающий крепость. А его неочевидность лишь усиливает чувство страха. Поэтому толпа, взявшаяся за оружие, была убеждена, что она действует в интересах самозащиты и правосудия.

Сентябрьские убийства при всей их незапланированности не следует рассматривать как эксцесс. Это скорее аккордная точка в многовековой массовой истерии, бурные припадки которой периодически сотрясали Европу и стали эмоциональным обертоном Французской революции. Пожалуй, самым бессмысленным способом успокоения толпы было стремление противопоставить ей «Декларацию прав человека и гражданина». Здесь нужны были более радикальные и, главное, более понятные толпе, жаждущей крови, средства.

Стихийному террору, идущему снизу, была противопоставлена диктатура революционного правительства. «Декларация прав человека и гражданина», растоптанная толпой, была окончательно уничтожена под ножом гильотины. Однако в известном смысле можно полагать, что якобинский террор 1793–1794 гг. положил конец страху и взял под контроль разбушевавшуюся стихию народного движения. Это удалось сделать прежде всего посредством заполнения «вакуума» власти. Военные успехи якобинского правительства, постоянные разоблачения всевозможных «заговоров» и т. д. избавили от массового страха. Пришедший ему на смену индивидуальный страх большинства французов перед гильотиной значительно снизил общую активность народа.