Декабристы и Франция

Ж. де Местр, наблюдая жизнь революционной Франции из Швейцарии, писал: «Во время горячки терроризма (la ferveur du terrorisme) иностранцы отмечали, что все письма из Франции, в которых рассказывались чудовищные сцены этой жестокой эпохи, кончались словами: В настоящее время все спокойно, то есть палачи отдыхают; они набираются сил; и пока все идет хорошо. Это чувство пережило адский режим, который его породил. Француз, оцепеневший от Ужаса (par la Terreur) и обескураженный промахами внешней политики, заперся в эгоизме, позволяющем ему не замечать ничего, кроме самого себя, а также места и времени своего существования. В сотне мест Франции совершают убийства. Что за важность, если это не его ограбили и убили; если на улице рядом с ним совершилось одно из таких убийств – тоже неважно. Время прошло; теперь все спокойно: он удвоит засовы и не будет больше об этом думать»²⁴.

Такой картина представлялась современникам террора со стороны. Внутри самой Франции все это оценивалось по-другому и подчас не столь трагично.

Французский исследователь П. Мотуше, изучая повседневную жизнь парижан во время террора, пришел к выводу, что «жители не только занимались делами, но и прогуливались по улицам, площадям, общественным паркам. Совершенно свободно беседовали и комментировали новости дня, не стесняясь, жаловались на то, что идет плохо»²⁵.

При всей противоположности выводов П. Мотуше и взгляда Местра общим является то, что общественная жизнь Франции, по крайней мере внешне, стала более спокойной относительно предшествующих лет.

* * *

Роль якобинской диктатуры в нормализации обстановки в стране по-разному оценивалась в европейской публицистике рубежа веков. «Критическое осмысление феномена террора, – пишет А.В. Чудинов, – началось уже на следующий день после термидорианского переворота». «Родившаяся в то время “черная легенда” Робеспьера представляла собой первую, тогда еще примитивную и эмоциональную попытку истолковать одновременно и террор и личность Робеспьера: “чудовищная система” была неотделима от “тирана”, а сам он представлялся монстром, управляющим страной по колено в крови»²⁶. Некоторые коррективы в это утверждение внес И.З. Серман, показав, что «не только Карамзин, но и Шатобриан не согласен с этой легендой»²⁷. Со своей стороны добавлю, что довольно своеобразно эта «черная легенда» преломлялась в сознании Жозефа де Местра.

В своей книге «Рассуждения о Франции» Ж. де Местр парадоксальным образом отмечал спасительную для Франции роль якобинской диктатуры. Якобинцам, по его мнению, удалось сохранить суверенитет страны и одновременно создать такой режим, который неизбежно должен был привести к собственному падению и восстановлению монархии. Если бы во главе Франции в то время стоял король, то ему вряд ли удалось бы спасти страну, так как у него не было союзников. Местр прекрасно понимал, что цель коалиции европейских государств – не укрепление монархии, а расчленение Франции.

«Как противостоять коалиции? – спрашивает он. – Каким сверхъестественным способом одолеть силы сговорившейся Европы? Лишь адский гений Робеспьера мог совершить это чудо. Революционное правительство закаляло души французов в крови, оно ожесточало дух солдат и удваивало их силы зверским отчаянием и презрением к жизни, похожими на бешенство. Страх перед эшафотами, толкая гражданина к границам, питал внешние силы по мере того, как уничтожались малейшие попытки сопротивления внутри. Все жизни, все богатства, вся мощь были сосредоточены в руках революционной власти; и это чудовище силы, опьяненное кровью и успехом, ужасное явление, никогда доселе не виданное и не способное повториться, было одновременно и страшным наказанием для французов и единственным средством спасения Франции»²⁸.

Робеспьер в представлении Местра действительно палач, управляющий страной по колена в крови, но не он породил эту чудовищную систему террора, а система породила его. Он, как и Марат (Местр не делает между ними различия), – лишь слепое оружие в руках Бога, карающего французов за их преступления. Поэтому они не только не несут никакой ответственности за то, что творят, но и в конечном итоге служат добру – спасению целостности Франции.

Главные же виновники Французской революции – философы XVIII века: «Вольтер <…> более виновен перед Божьим судом, чем Марат, потому что <…> он создал Марата и, безусловно, принес больше вреда, чем тот»²⁹.

Если Местр в разгроме коалиционных войск видел заслугу не столько лично Робеспьера, сколько руководящего им