Декабристы и Франция

Когда много лет спустя в совершенно иной исторической и психологической обстановке Трубецкой писал свои воспоминания, этот фон был утрачен, и в результате, даже оставаясь верным фактам, старый декабрист непроизвольно давал им совершенно иную психологическую окраску. В частности, из приводимого выше отрывка о Пестеле можно понять, что он не устраивал своих единомышленников чрезмерно радикальными взглядами. Между тем в 1816–1817 гг. Пестель многим из них казался слишком осторожным. Его стремлению «приуготовить наперед план конституции и даже написать большую часть уставов и постановлений» был противопоставлен замысел цареубийства, впервые предложенный М.С. Луниным. По показаниям Пестеля, «в 1816-м или 1817-м, в каком именно месте, не помню, говорил Лунин, во время разговора нашего об обществе, при мне и при Никите Муравьеве, о совершении цареубийства на царскосельской дороге с партиею в масках, когда время придет к действию приступить» (IV, 179). И хотя мнение Муравьева здесь четко не выражено, по общему контексту можно понять, что он был на стороне Лунина⁶⁴.

Но почему именно в 1816 г. говорят о необходимости убить Александра I? В этот период авторитет царя был необыкновенно высок. Победитель Наполеона, «царь царей», «народов друг, спаситель их свободы», Агамемнон – от него ждали только хорошего. Надежды на либеральные преобразования связывались только с ним. И тем не менее либералы говорят о необходимости убить либерального царя.

Думается, что дело было в данном случае не в личности Александра. Цареубийство неизбежно включает в себя двух контрагентов, которые могут интерпретироваться как жертва и палач и как тиран и тираноборец. Если в первом случае оно приравнивается к простому убийству и заслуживает осуждения, то во втором оно мыслится как акт освобождения некоего третьего от тирании. На первый план выступает идея самопожертвования, которая связывается не с тем, кого убивают, а с тем, кто убивает. Тираноборец жертвует собой во имя Отечества. Здесь обязательно присутствует некий театрализованный момент, поскольку местом действия является авансцена Истории.

Представляется, что М.П. Одесский и Д.М. Фельдман не совсем правы, когда пишут о лунинской «партии в масках»: «Маски – деталь весьма важная. Не уголовной ответственности боялись заговорщики, а компрометации»⁶⁵. Это не так. Значение масок в данном случае не функциональное, а символическое. Вместе с кинжалом они образуют атрибуты трагедии⁶⁶. Вызываясь на цареубийство, Лунин мыслит себя героем великой трагедии, в которой ему предстоит сыграть роль тираноборца, а Александру I отводится роль тирана.

Но почему именно либеральный царь должен был сыграть роль тирана? Для поколения людей, воспитанных на высоких античных образцах, почерпнутых из произведений Плутарха, Тацита и Светония, не только тирания, но и сама идея цезаризма была несовместима со свободой. При этом, чем слабее ощущалась связь между тиранией и цезаризмом, тем опаснее представлялся последний в силу неочевидности присущего ему зла. В этом смысле показательна стихотворная надпись Пушкина к портрету А.А. Дельвига:

Се самый Дельвиг тот, что нам всегда твердил,
Что коль судьбой ему даны б Нерон и Тит,
То не в Нерона меч, но в Тита сей вонзил —
Нерон же без него правдиву смерть узрит⁶⁷

.

Если учесть, что Александра I нередко называли Титом, то направление мыслей Дельвига становится понятным. Александр должен пасть от руки тираноборца именно потому, что он хороший царь и тем самым способствует укоренению вредных и опасных представлений о благотворности самодержавия.

И тем не менее лунинская идея цареубийства в 1816 г., несмотря на очевидную поддержку Муравьева, не получила согласия большинства, и в первую очередь Пестеля, что и вызвало ироническую реплику Лунина: «Пестель предлагает “наперед Енциклопедию написать, а потом к Революции приступить”» (IV, 179). Слишком уж мало вязался Александр I с образом тирана. Но уже через год оказалось достаточно самого нелепого слуха о том, что якобы царь собирается присоединить к Польше западные губернии, освободить крепостных и, опасаясь начавшейся смуты, скрыться в Варшаву со всей семьей⁶⁸, для того чтобы в среде заговорщиков возник спонтанный «конкурс» проектов цареубийства. «Они вскричали, что покушение на жизнь императора есть необходимость; один (князь Шаховской) <…> полагал только дождаться дня, когда будет в карауле полк, в коем он служил; хотели бросить жребий, и, наконец, Якушкин, который в мучениях несчастной любви давно ненавидел жизнь, распаленный в сию минуту волнением и словами товарищей, предложил себя в убийцы» (XVII, 27).