Декабристы и народники. Судьбы и драмы русских революционеров

Решения данных органов становились обязательными для всех членов упомянутых организаций, хотя дискуссии их членов по тем или иным вопросам не возбранялись. Другое дело, что, в отличие от решений руководства, итоги этих дискуссий не имели никакого практического значения. Революционеры, как и их оппоненты во власти, были непримиримы к инакомыслию в собственных рядах, а внутрипартийные споры имели главной целью лишь восстановление обязательного единомыслия среди членов организации. Народники требовали соблюдения строжайшей дисциплины, то есть беспрекословного подчинения решениям Центра. Путь к светлому будущему страны был четко определен в программных документах радикалов, а потому критика выработанных планов, тем более отступление от них, расценивалось как предательство народных чаяний, идеалов справедливости и т. п.

Складывалась странная, но хорошо знакомая картина: надежды общества и народных масс вновь использовались в качестве ширмы, подменяясь на деле сугубо надуманными рассуждениями о прогрессе, счастье народа, упорстве в бою, терпении, вере в вождей. А в основе всего этого лежало желание опять-таки насильно осчастливить население, якобы не понимавшее своих выгод. Менялся пастырь, однако система построения благополучного общества оставалась, в сущности, неизменной. Другими словами, беда заключалась в том, что революционное подполье оказывалось лишь своеобразным отражением традиционного деспотического режима. Да, конечно, не желая этого, да, в условиях жесткого преследования со стороны правительства и политической разноголосицы в обществе, да, народные массы издавали, как обычно, невнятный лепет, но…

Ведь и защитники монархии могли припомнить (и не раз вспоминали) о том, что самодержавие являлось социально-политической системой выживания страны в условиях, продиктованных неблагоприятными историческими обстоятельствами. О том, что внятной позиции народных масс по поводу предпочитаемой ими формы правления никто никогда не слышал. О том, что ничто не подтверждает реальности планов развития страны, предлагаемых социалистами. И самое страшное – о том, что любое подполье оказывается лишь отражением режимов деспотических, с одной стороны, и никому не нужным наростом в условиях демократических форм правления – с другой.

Хорошо, но, может быть, нравственный климат радикальных кружков и организаций оправдывал их существование? Они ведь действительно указывали на язвы, разъедавшие отечество, героически боролись с деспотизмом самодержавия и восторженностью казенного патриотизма его адептов, суть которого замечательно выразил один из сановников, без обиняков заявивший, что степень его патриотизма напрямую зависит от количества принадлежащего ему недвижимого имущества. Такое понимание любви к родине было совершенно неприемлемо для народников.

Для них патриотизм был чувством двуединым, в котором неразрывно переплетались любовь к стране, гордость за нее и неприятие всего того, что мешает ее развитию, стыд за наличие в сознании общества и в государственной практике варварских понятий и установлений. Ироничный, а то и критический взгляд на самих себя действительно необходим нации, так же, как и отдельно взятому человеку. В противном случае можно скатиться по лестнице-формуле, предложенной в свое время замечательным философом В.С. Соловьевым: национальное самосознание – национальное самодовольство – национальное самолюбование – национальное самоуничтожение. Самоуспокоение совершенно чуждо движению вперед, поскольку категорически противоречит попыткам развития нации и страны.

С другой стороны, радикал, уходивший в подполье, попадал в полную зависимость от той организации, к которой он принадлежал. Он жил по поддельным документам, предоставляемым ею; обитал на конспиративных квартирах, принадлежавших организации; средствами на жизнь его также обеспечивала партия. Собственно, о том же свидетельствовал и устав «Народной воли». Он требовал от своих членов отдать все духовные силы на дело революции, забыть ради нее родственные узы и личные симпатии; если нужно, отдать самую жизнь, не считаясь ни с чем и не щадя никого и ничего; не иметь частной собственности; отказаться от индивидуальной воли, подчиняя ее воле большинства, выраженной в постановлениях руководства подпольных обществ. В подобных требованиях вновь ощущается перекличка времен, правда, уже не с декабристами, а с сентенциями гораздо более хронологически близкого к народникам 1870-х гг. С.Г. Нечаева.