Думается, дело не только в близости или отдаленности указанного события. Российские радикалы 1870-х гг. оценивали Французскую революцию конца XVIII в. с той точки зрения, что она являлась пока что единственной
Так что же со средствами? «Я восстал, – писал Трубецкой, – против мысли, чтобы в противовес пестелевской Конституции написать другую… На сие я возражал, что Конституции мы написать сообразной с духом народа не можем, ибо не имеем довольного познания Отечества своего, и что если б и написать какую, то не можем заставить ее принять…» И далее: «Слышал, что некоторые говорили, что и с одной горстью солдат можно все сделать, говорили о грабеже и убийствах, говорили, что можно и во дворец забраться, но на сие бывший Батеньков возразил, что дворец должен быть священное место, что если солдат до него прикоснется, то уже ни Бог, ни черт его ни от чего не удержит».
А как на те же вопросы отвечали народники? «По словам Лизогуба, – свидетельствовал Курицын, – от бунта может возникнуть русская революция, а если бунт не удастся и будет подавлен, то все-таки имеет воспитательное значение для той местности, где он произошел… Средствами для возбуждения местных бунтов должны быть возбуждения в народе разных неудовольствий и возбуждение страстей посредством распускания ложных слухов и всяких других средств, какие попадутся под руку…» Вновь сомнения, с одной стороны, и стопроцентная уверенность в своей правоте – с другой.
В спорах декабристов опасения по поводу использования в ходе переворота народных масс звучали отчетливо. Политическая неразвитость, склонность к разрушению, а не созиданию, стихийность действий, свойственные крестьянству, – оценивались декабристами как серьезная помеха для переустройства России. Эти сомнения отражали действительное положение дел – во всяком случае, свидетельствовали о понимании дворянскими радикалами проблемы реальной разобщенности общества.
У народников 1870-х гг. таких опасений практически не возникало. Мало чему их научила даже неудача «хождения в народ» в 1874–1875 гг. Революционеры были готовы признать неорганизованность крестьянства, его неосведомленность в социально-политических проблемах, незнание им основ социалистических теорий. Однако они сохраняли убежденность в стихийной революционности народных масс, в их приверженности к «истинной» справедливости, которые искренне надеялись использовать в своих целях.
Для народников вопрос о самодержавии не представлял никаких трудностей. Монархи, с их точки зрения, действовали исключительно в интересах эксплуататорских классов – дворянства и буржуазии, – а потому их следовало уничтожить как опасный и вредный анахронизм. Нельзя сказать, что народники не учитывали характерную для крестьянства веру в монарха, но выводы из этого факта они делали неожиданные. По словам Курицына, готовясь к перевороту, его бывшие товарищи собирались «распускать от имени царя всевозможные подложные манифесты. Вообще действовать от имени царя, выдавая себя за посланцев его императорского величества…» И далее: «…говорил Лизогуб, когда все уже будет готово к бунту и будет назначено время, то они думают снарядить царский поезд, т. е. что один из них будет изображать великого князя, сына государя, а другие… его свиту… Поезд будет ехать по деревням и призывать народ к бунту…»