Декабристы и народники. Судьбы и драмы русских революционеров

На наш взгляд, многое из сказанного в работах Н. Эйдельмана, С. Экштута, Я. Гордина, М. Давыдова, О. Киянской совершенно справедливо. Однако хотелось бы перевести наш разговор в несколько иную плоскость. Создается впечатление, что до сих пор у историков речь большей частью шла о предпочтительности того или иного общественного устройства, того или иного программного проекта декабристов, а не о его жизненности, соответствии российским реалиям. С этой точки зрения, «Русская Правда» явно проигрывает в сравнении с Конституцией. Однако, с другой стороны, жесткость, авторитарность режима, провозглашение главенства «больших» народов над «малыми», государственных интересов над частными – все это соответствовало традициям России, во всяком случае, ее тогдашним политическим традициям. Кроме того, как показали события более позднего времени, раздача земли крестьянам способна обеспечить правительству неожиданно мощную поддержку широких слоев населения. Казнь же монарха и его семьи действительно вносила растерянность в лагерь контрреволюции, вела к его расколу и поражению.

В свою очередь, Конституция Н. Муравьева предлагала россиянам нечто симпатичное и демократическое, но принципиально новое для них, небывшее в их историческом опыте. Фигура монарха, хотя и сохранялась, приобретала иной, «испорченный» контролем дворянско-купеческого парламента вид. Крестьянству и городским «низам» не было особого резона поддерживать новую власть, она им ничего, кроме малопонятных гражданских свобод, не обещала. Поддержка же заговорщиков средним и мелким дворянством также выглядит проблематичной. Как известно, дворянство конца XVIII – начала XIX в., в массе своей, не стремилось к ограничению самодержавия, наоборот, оно больше опасалось усиления влияния аристократии на монарха, а потому поддерживало единодержавие. Стоит напомнить и о том, что первое сословие имело перед правительством определенные обязательства, поскольку именно власть обеспечивала помещиков даровой рабочей силой и защищала от недовольства крестьян. Слой же передового, истинно просвещенного дворянства был слишком тонок и реальной силой не обладал.

Так что же, «Русская Правда» оказалась бы в России более жизнеспособной, реалистичной, чем Конституция? Не будем торопиться. Рассматривая и сравнивая два проекта, мы в общем-то сравниваем две утопии. Дело не только в том, что инициатива преобразования шла, как обычно, «сверху», игнорируя желания «низов», но и в том, что Россия 1820-х гг. вообще не была готова к столь радикальным переменам. Причем к этому не были готовы все сословия и слои населения империи. Ощущение духа времени, желание прогресса любой ценой, стремление идти в ногу с ведущими странами Европы явно пьянили и слепили первых русских революционеров, заставляя их иногда принимать желаемое за действительное. И дело было, наверное, не только в том, что они были первыми, но и в том, что подобный близорукий энтузиазм является характерной чертой радикального движения вообще.

Однако вернемся к событиям, происходившим в Северном и Южном обществах. Проект Муравьева, в отличие от «Русской Правды», хотя и обсуждался очень широко, не стал программой Северного общества. Это произошло потому, что в обществе назревали коренные изменения, к нему присоединились люди, которых заметная умеренность и осторожность Конституции никак не могли удовлетворить. В 1823 г. Пестель организовал в Петербурге ячейку Южного общества в Кавалергардском полку, чтобы через нее попытаться влиять на настроения и решения северян.

В свою очередь, в 1824 г. на юг отбыл С.П. Трубецкой, имевший тайное задание как-то умерить буквально гипнотическое влияние Пестеля на своих соратников, найти недовольных им и склонить Южное общество к принятию более умеренных планов северян. Эта обоюдная «контрдеятельность» не прибавляла единства движению декабристов, но была совершенно объективным явлением. Идеология, в силу особенностей развития российской интеллигенции, начинала принимать для последней характер священной истины, единственной и безоговорочной. Никто не хотел и не мог уступать своего обдуманного, выстраданного и, как казалось, единственно правильного решения. Представлялось, что планы твоих оппонентов ведут к гибели революционного дела, направлены против истинного прогресса страны, а проверить эти предположения можно было лишь практикой. Слишком короткий срок существования радикального движения в России не дал ему возможности накопить сколько-нибудь значимый опыт борьбы с властью.