Декабристы и русское общество 1814–1825 гг.

Таким образом, Пушкин мог выражать политические идеи декабристов, соединяя свою литературную позицию с их общественными программами, но мог, перемещаясь на противоположный полюс, ассоциировать себя с теми, кто был объектом воздействия декабристской пропаганды. Но в любом случае он решал в первую очередь художественные задачи и формировал собственный стиль политической лирики. Именно поэтому его стихи имели столь мощное воздействие на читательскую, в том числе и декабристскую, аудиторию. По воспоминаниям И. Д. Якушкина «все его напечатанные сочинения: “Деревня”, “Кинжал”, “Четырехстишие к Аракчееву”, “Послание к Петру Чаадаеву” и много других были не только всем известны, но в то же время не было сколько-нибудь грамотного прапорщика в армии, который не знал их наизусть»[400].

Мы остановились на раннем этапе декабристского движения, точнее – на Союзе Благоденствия. Это обусловлено самой логикой декабристского движения. С образованием новых обществ на Юге и на Севере существенным образом изменилась тактика декабризма. Под влиянием временного успеха революционного движения на Юге Европы декабристы приходят к мысли о возможности военной революции в России. Ее подготовка требовала совершенной иной тактики, чем та, которая применялась Союзом Благоденствия. Прежде всего, отпала необходимость в широком воздействии на общественное мнение. Гораздо важнее было наладить контакты в военной среде, заручиться поддержкой высшего командования, создать материальное обеспечение движения войск и т. д. Стихами, пусть даже гениальными, добиться нужного результаты было просто невозможно. На первый план выдвигались закулисные средства, свойственные любыми заговорам. И хотя политическая лирика и гражданская поэзия продолжали существовать, их существование становится параллельным движению и развивается вне внутренней связи с ним. Иными словами, говорить о литературной политике Южного и Северного обществ уже не приходится.

Глава пятая «Чтобы Россия на целом своем пространстве бы являла вид единородства, единообразия и единомыслия»

В 1869 г. Варвара Алексеевна Оленина, вспоминая декабристов, писала П. И. Бартеневу: «Никогда не могла ни понять, ни представить себе, почему должен был быть таким ревностным патриотом русским господин Пестель»[401]. Противоречие между немецким происхождением и русским патриотизмом ощущалось, видимо, и самим Пестелем. Характерно, что свой отказ войти в состав замышляемого им временного правительства он мотивировал тем, что у него нерусская фамилия. Декабрист А. В. Поджио привел на следствии слова самого Пестеля: «Я не хочу быть уличен в личных выгодах, к тому же у меня фамилия нерусская; все это неладно»[402].

Патриотизм и русофильство Пестеля в действительности не только не противоречили его немецкому происхождению, но и во многом были им обусловлены. Ф. Ф. Вигель, размышляя в мемуарах о происхождении национально-патриотических идей в России, связал их с глубокой европеизацией русского общества. Чем глубже и органичнее эта европеизация, тем отчетливее проявляются патриотические и национальные чувства. «Дикие народы, – пишет мемуарист, – соединяются на защиту существования и собственности и похищения их у соседей; у них общее горе, общие радости, вот весь их патриотизм. Но и сии узы еще довольно крепки. Когда же просвещение, коснувшееся народа нового, станет в нем распространяться, то малое число им образованных начинает презирать толпу сограждан и почитать земляками опередивших их в знании, и тогда любовь к родине делается принадлежностью одних низших классов. Кажется Невтон <…> сказал, что поверхностная философия истребляет религию, а глубокая утверждает в ней людей. Так точно начало просвещения бывает вредно для патриотизма; надобно ему всюду разлиться, чтобы сказанное чувство обратилось в благородное достояние всей нации. Сын крестьянский, которого взяли на барский двор, особливо когда он побывает в народном училище, смотрит с отвращением на родимую избу и на братьев неучей: но не гадко ли на него самого смотреть благомыслящим людям? Но если с высоким чувством достигнет он высшего просвещения, то с покорностью поклонится матери и с нежностью обнимет ее»[403].