Декабристы. Перезагрузка (СИ)

– Чужой почерк срисовать сможешь?

– Смотря какой, но обычно, да.

– Ладно, попрактикуешься, а так будешь по большей части работать в типографии литографом.

– Дело это, в общем-то, представляю, но опыта нету. Не шибко я в литографии понимаю.

– Не важно, скоро тебя этой профессии знающий человек обучит. Не сложнее работы гравера – нужно на камне выводить рисунки или тексты набивать, потом всё это протравливая. В общем, обучат.

Иосиф согласно кивнул головой.

– Ты мне лучше скажи, печать такую сможешь подделать? – дал ему в руки свой билет.

– Вам надо сам штамп подделать или печать такую вырезать?

– А ты что можешь?

– И то, и это, просто время займет разное.

– Вот тебе задание и испытание – и печать вырежи, и штамп срисуй – сделаешь, будешь ежемесячно у меня зарплату только за своё мастерство получать, а как подоспеет работа в типографии, будешь получать еще и зарплату литографа. Но условие, первые три года живёшь и работаешь только у меня, а потом как захочешь, можешь на вольные хлеба уйти, можешь съехать, но остаться работать на меня – дело твоё, хозяин – барин. Как тебе мое предложение Иосиф?

– Зарплату, какую положите?

Я задумался, расценок на работу литографов не знал.

– Знаешь, какая у литографов зарплата? – увидев утвердительный кивок добавил. – Вот и будешь получать ее в двойном размере. А если у меня появится какая – то специфическая работа по твоему профилю, то за неё отдельно буду платить. – Такими талантами разбрасываться нельзя, также как и держать их в «черном теле».

– Хорошо. Где прикажите над печатью работать у вас или у меня?

– У себя это где?

– Снимаю комнату в доме.

– Оплачена комната?

– Да, до конца месяца.

– Столоваться и жить у меня будешь. Недели тебе хватит на работу?

– Постараюсь. Но мне всё равно надо отлучиться, привезти из дома кое-какие вещи и инструменты.

– Без вопросов, со Стахом поедешь.

Иосиф съездил, приехал, да так у меня и остался жить и работать, прекрасно выполнив порученное ему задание. С ирландцами он быстро сошёлся, да и с прочими учениками и рабочими, что появятся у меня несколько позже, у него никаких проблем не возникало. Обещанный ворам остаток денег выслал с «МакКлаудом», претензий у договаривающихся сторон по результатам сделки друг к другу не возникло.

ГЛАВА 4

Июль 1822 года

В воскресение, как и обещал, навестил Хованского, а еще через пять дней его родственника Нелединского-Мелецкого. Что мне запомнилось на этих встречах, помимо того, что все окружающие рассматривали и слушали меня, словно забавную заморскую зверушку?

У князя Хованского говорили не о новых технологиях печати тех же ассигнаций, на что я искренне рассчитывал, а на куда более возвышенные темы – тайного советника российского императора интересовала религиозная жизнь в САСШ. Несмотря на внешнюю мишуру, личностью он оказался глубоко религиозной. По его же собственным словам, он по нескольку раз в год «говел и приобщался к святой тайне». Поскольку я со всеми тонкостями нынешнего религиозного бытия среди русских вельможных прихожан знаком не был, то мне оставалось лишь делать заинтересованный вид и слушать князя со всем вниманием и почтением.

Спасала ситуацию старшая сестра князя Екатерина Николаевна. Эта женщина хоть и была в годах, но, судя по всему, совершенно не испытывала чувства глубокого религиозного трепета, столь характерного для ее брата. Екатерина Николаевна то и дело отвлекала от глубокомысленных витийств своего младшего брата, поэтому мне, к «сожалению», так и не удалось узнать все тонкости местных религиозных практик и обрядов. Ну, да, это обстоятельство не сильно расстроило. Хотя встреча с князем бесследно для меня не прошла. Во-первых, я дал себе мысленный зарок хотя бы по воскресным дням ходить на церковные службы, а то, как бы на костре не сожгли, шучу. Во-вторых, Екатерина Николаевна, пригласила посетить ее собственный дом. Причем намекнула, что во встречи со мной заинтересована не только она, но и ее дражайший супруг Юрий Александрович Нелединский-Мелецкий, мать его за ногу, с его фамилией!

Пребывание в доме у Нелединского-Мелецкого мне изрядно облегчало то обстоятельство, что Юрий Александрович, помимо прочих своих регалий и высоких государственных постов, являлся еще и придворным поэтом. Большая часть его стихотворений представляла собой дружеские послания к вельможам, элегии на их кончину, «хоры», «польские» и «марши» для придворных празднеств и поэмы «на случай».

Еще, оказывается, он и песни сочинял, вводя в них фольклорные мотивы. Недолго думая, сенатор сел за пианино и исполнил пару песен: «Выйду я на реченьку…» и «Милая вечор сидела…», которые, как не сложно догадаться, получили распространение в народной среде. На меня, понятное дело, особого впечатления песни не произвели, также как и ранее продекламированные поэтом стихи собственного сочинения, но пришлось лицедействовать, восхваляя таланты сенатора.