Декабристы. Перезагрузка (СИ)

Особенно надолго задержался у массивной туши Крылова, лениво завалившимся в кресле у пышущей жаром печки вокруг которого стихийно образовался кружок из литературной тусовки.

– Кого я вижу! – с медвежьей ловкостью Крылов приподнялся с кресла. – Давно ли, Иван Михайлович, возвратились из Европы?

– И вам здравствовать, Иван Андреевич! Недавно, вот, вернулся.

Ко мне со спины незаметно подкрался пожилой мужчина.

– Вы ли это, Иван Михайлович!?

– Рад вас приветствовать, ваше превосходительство, – поздоровался с приснопамятным Нелединским-Мелецким – своим старым знакомым – поэтом, тайным советником, сенатором, секретарём императрицы-матери Марии Фёдоровны.

– Для вас, мой друг, Юрий Александрович, – сенатор увел меня в сторону от Крылова. – Мария Федоровна поминает вас, да ваши фотоаппарат с фотографиями, добрыми словами чуть ли не ежедневно, да меня корит, спрашивая куда вы запропастились, и скоро ли вернетесь в Россию, а я и знать не знаю о ваших делах и планах.

– Дела мои в Европах сплошь лишь патентные, да издательские. Как видите, надолго за границей я не задержался и при первой возможности вернулся на историческую родину.

– Это хорошо! Мария Федоровна устраивает через две недели фотосалон с презентацией своих фотографических работ, а потому, надеюсь, вы навестите ее величество?

– Всенепременно!

– Приглашение вам пришлют, я за этим сам прослежу.

– Премного благодарен, Юрий Александрович – я слегка поклонился.

Затем, мы с сенатором вернулись назад к кружку, в центре которого восседал Крылов. Ударив себя пальцами по лбу, словно о чём-то вспомнив, Нелединский-Мелецкий вдруг заговорил о Филарете московском, составителе катехизиса. Так вот, как выяснилось из слов сенатора, этот Филарет допроповедовался до того, что предлагал запретить басни Крылова по достаточно веской причине – глумлением над святыми. Ведь в баснях Крылова названы христианскими именами бессловесные животные: медведь – Мишкою, козёл – Ваською, кошка – Машкой, свинья – Февроньей.

– Матерь Божья! – воскликнул от таких известий перепугавшийся не на шутку Крылов.

Неуклюже откланявшись, с грацией медведя он немедля направился за поддержкой к Марии Антоновне. Я с любопытством проследил как баснописец, словно побитый пёс, побежал с жалобным скулежом под защиту своей хозяйки.

– Матушка моя! Кормилица!.. – припадая к рукам Нарышкиной, Крылов начал взахлеб пересказывать княгине о приключившемся с ним несчастье.

– Иван Андреевич, миленький мой, не волнуйтесь вы так, пугают вас нарочно. Никакого доноса нет, а если б он даже и был, мы ни за что не дадим вас в обиду! – Мария Антоновна заявила это с таким апломбом, как будто она сама является самодержавной императрицей. Но учитывая подкаблучный характер Александра словам его любовницы вполне можно было верить.

Вскоре к нам «тихой сапой» подобрался какой-то «трухлявый» сенатор, молодость которого прошла ещё во времена «благословенного» правления императрицы Екатерины, и сразу принялся жаловаться на мучавший его геморрой. Тут уж я поспешил ретироваться, раскланявшись на прощанье с пожилыми ворчунами, направив свои стопы к ранее мною замеченной парочке литераторов – Вяземскому с Тургеневым.

Эти господа говорили о каком-то Сверчке, по слухам, успевшем в далекой Молдавии то ли в пух проиграться, то ли застрелиться. Как нетрудно догадаться, речь шла о некоем ссыльном коллежском секретаре, Пушкине А.С. Этого товарища мы знаем, в школе проходили, но до сих пор лично так и не довелось познакомиться. И я-то знал, что распускаемые вокруг поэта слухи – это очередные, кем-то запущенные «утки». «Наше Всё» переживёт ещё декабрьское восстание, правда, ненадолго.

Ко мне подходит лакей с подносом, но вместо того, чтобы предложить мне бокал шампанского, шепчет на ухо:

– Вон те два господина в уголке, – я проследил за взглядом слуги, обнаружив двух неприметных субъектов, – представившиеся господами Кенгером и Перетцем очень просят вас к ним подойти.

Молча кивнул лакею, пожелав приятного вечера Вяземскому с Тургеневым, не спеша направился к связным Ротшильдов, стоявших в уголочке в неприметных черных платьях и скромно покуривавших дорогие сигары.

Первым, благодушно улыбаясь, представился Кенгер, затем мы с Перетцем скрепили знакомство рукопожатием.

– Ваш знакомый Джеймс передает из Франции вам привет, – затягиваясь сигарой, совсем негромко заговорил Кенгер. – Все ли у вас в порядке Иван Михайлович, может нужна какая помощь?

– Благодарю, пока все норм.

– Если что – обращайтесь в любое время дня и ночи.

Кенгер, как мне показалось, специально говорил лишь в те промежутки, когда затягивался сигарой, наверное, делал это для того, чтобы трудно было прочитать по губам, о чем конкретно он говорит.

Его молодой и менее искушенный коллега Григорий Перетц спрятал свой рот ладонью и приник к моему уху:

– Не упускайте прекрасный шанс, Иван Михайлович! У Нарышкиных сегодня присутствует князь Трубецкой, доложу я вам, это отнюдь не последний человек в Северном обществе!