Я-то изначально думал, что таким поверенным человеком Ротшильда станет кто-нибудь из братьев Штиглицев, но нет, несмотря на то, что эти братья сейчас являются, пожалуй, главными российскими финансистами. Николай Штиглиц занимался при российским императорском дворе иностранными займами, за что в прошлом году получил чин надворного советника, а его брат Людвиг Штиглиц с прошлого года стал личным банкиром императора Александра. Штиглицы являлись относительно самостоятельными фигурами. Ежегодно государство вынуждено занимать около 120 млн рублей, чтобы покрывать расходы на реформы и просто подлатывать дыры в бюджете, оставшиеся после войны с Наполеоном. Штиглицу удалось взять под минимальный процент 230 млн, чтобы заполнить очевидную брешь в бюджете страны. Банкирские дома ведущих европейских столиц быстро убедились в надежности российского партнера и готовы ссужать ему деньги буквально под честное слово. Тем самым, позднее, Штиглиц заслужил благорасположение даже такого юдофоба, как Николай I. И по случаю его коронации за оказание правительству услуг и усердие к распространению торговли Людвига пожаловали титулом барона Российской империи, а в 1831 г. даровали диплом и герб.
Вернулся назад к Вяземскому с Тургеневым. Вскоре к нашей компании присоединился хозяин вечеринки, Дмитрий Львович Нарышкин. Одет он был по моде давно ушедшего восемнадцатого столетия: в какую-то непонятную мешкообразную черную мантию, в желто-белых чулках, в «бабских» башмаках на каблуке, завершали образ вздыбленные седые волосы на голове, издали сильно напоминающих парик.
Несмотря на свой попугайский наряд Нарышкин в литературе разбирался довольно-таки неплохо, в молодости он учился у известного вольнодумца Баркова. А потому с появлением императорского обер-егермейстера, после того как мы друг другу были представлены, начали все уже вместе обсуждать «мои» гениальные книги. При этом Вяземский, везде ищущий «второе дно» обмолвился, что Урфин Джус ему кого-то напоминает – то ли Наполеона, то ли Александра. От таких подозрений, особенно озвученных в присутствии верноподданного друга царя, я, на всякий пожарный, активно отмахивался, говоря правду о том, что это всего лишь сказка.
Дмитрий Львович изъявил желание познакомить меня со своею супругой и дочерью Софией. Оказывается, обе эти дамы – и любовница царя – Нарышкина Мария Антоновна и их совместно нажитая с Александром I дочь Софья, были прекрасно знакомы с «моим» творчеством. Отказываться от такого предложения я естественно и не подумал, и мы вместе Нарышкиным и увязавшимся с нами Вяземским переместились на другой конец залы.
Мария Антоновна, женщина бальзаковского возраста, постреливая по сторонам своими томными, чёрными глазами, мило беседовала с женихом своей дочери графом Шуваловым Андреем Петровичем. Шувалов – месяц назад, сохраняя должность в Коллегии иностранных дел, в звании камер-юнкера был причислен и к ведомству министерства Императорского Двора. Почестями такими Шувалова обласкали неспроста, со дня помолвки император обходился с ним как с будущим зятем, но по причине преждевременной смерти Софьи брак этот так и не состоится. Выглядел Шувалов таким типичным мажором со смазливым и надменно-важным выражением лица, облачённый в английский фрак по последней моде.
Будущие теща и зять мило общались, рядом светскую беседу вели Софья, ещё несколько вельмож, среди которых я заметил князя Трубецкого! Собственно, ради знакомства с полковником лейб-гвардии я сюда и пришёл. Пора, пора начинать потихоньку налаживать личные связи с руководством тайных обществ.
Но сразу познакомиться с этими людьми не вышло.
– Если оценивать вещи трезво и непредвзято, то, полагаю, все вы должны согласиться с тем обстоятельством, что в России не может быть хуже того, что есть сейчас!
В постепенно расширяющемся круге слушателей ораторствовал, судя по едва уловимому акценту, какой-то поляк. Телосложением своим он напоминал толстяка Крылова, при этом был куда как более подвижен и энергичен. Выступал перед публикой, как впоследствии выяснилось, князь Козловский, бывший посланник в Сардинии, «за неосновательность поступков» со службы уволенный. Ходили слухи, что он тайный католик и даже иезуит.
– Нам говорят – освободили Европу, Россию возвеличили! А меж тем российская политика сделалась пожарной каланчой – бегая с конгресса на конгресс, мы заливаем своей кровью пожары по всей Европе!
– И что, в конце концов, мы можем дать Европе? – Козловский гремел и трясся как застывший холодец. – Указы, да причём какие! То от государева любимца-истопника исходящие, то от курляндца-берейтора, то от турка-брадобрея, то от Аракчеева? Тушим чужие революции, заменяя их варварской анархией! Правление покойного императора Павла, пусть временами суровое, но без лести и обмана, было во много раз лучше того, что мы имеем в сегодняшние дни. Что мы видим? – Самый настоящий вертеп, где нет места цивилизованному правосудию, просвещению, гражданским правам.