Луиза Антуан не стала женой Николая Бестужева. Давно оставшаяся вдовой, она имела взрослого сына, жившего в Париже, который и отсоветовал ей вступать в брак с «государственным преступником». Хорошо знавшая всех членов Селенгинской колонии декабристов госпожа Всеволодова говорила Крестьянскому начальнику G. Г. Рыбакову: «Он не был женат, но у него была невеста, француженка, гувернантка детей начальника штаба в Иркутске Кукеля, вдова госпожа Антуани. Она приезжала к Николаю Александровичу, гостила у сестер Бестужевых. Госпожа Антуани на выход замуж за Николая Александровича Бестужева просила согласия сына, который жил в Париже, но сын отсоветовал. На другой жениться Николай Александрович не хотел. Умер холостым, немолодым; был живой, здоровый мужчина». В записях, которые вел М. И. Семевский, беседуя с Михаилом Бестужевым о Луизе Антуан, есть такие строки: «Любовь и сибирская невеста Ник. Алек. Бестужева».
В Центральном государственном архиве Бурятской АССР мне довелось обнаружить документ, показывающий искренность любви француженки к Николаю Бестужеву и вообще ко всем его родным. Узнав, вероятно, о внезапной кончине своего несостоявшегося мужа, она вновь спешит в далекий Селенгинск, чтобы отдать дань памяти «государственному преступнику». 27 октября 1855 года управляющий Забайкальской областью посылает на имя селенгинского городничего секретную депешу за № 463: «Г. Управляющий Иркутской губерниею отношением от 30 сентября за № 3884 уведомил меня, что по воле г. председательствующего в Совете главного управления Восточной Сибири, он выдал прибывшей в Иркутск из Томской губернии французской подданной Марие-Луизе Антуан, урожденной Ламотт, билет от 29 сентября за № 19, на проезд в г. Селенгинск, для окончания там своих дел с тем, чтобы она после этого немедленно выехала из Восточной Сибири, буде не пожелает принять подданства России. Давая знать об этом Вашему благородию, предписываю: а) иметь наблюдение за Луизою Антуан, равно и затем, чтобы она по окончании дел немедленно выехала из Селенгинска, и б) по выезде ее обратно в г. Иркутск тот час же донести о том мне, г. Управляющему Иркутскою губерниею».
Последний пункт документа еще раз повторен на чистом поле депеши: «При наблюдении за иностранкою Антуан, по выезде ее из г. Селенгинска донести г. Управляющему Иркутской губернией и Забайкальской областью».
Нам неизвестно, чем занималась в Селенгинске Луиза Антуан и долго ли там она пробыла, но переписка француженки с семейством Бестужевых продолжалась еще ряд лет. 30 апреля 1857 года Михаил Бестужев писал из Нерчинска (куда он попал во время своего амурского плавания) сестрам в Селенгинск: «Поклонитесь всем кто меня помнит, а главное — кланяйтесь от меня
Луиза Антуан, оставив в сибирской земле своего друга Николая Александровича Бестужева, навсегда покинула Россию. В 60-х годах прошлого века она вернулась во Францию, увезя с собою свои портреты кисти Н. А. Бестужева и, видимо, немало других ценных реликвий их любви. Может быть, они до сих пор где-то хранятся у потомков Луизы Антуан за границей, неизвестные нашим современникам.
Учителя и ученики
Вскоре после того, как братья Бестужевы поселились во флигеле усадьбы Наквасиных, в дверь робко постучали. Вошел молодой бурят в наглухо запахнутом халате-дыгыле, подпоясанном красным кушаком. Неловко сняв с головы мохнатую шапку-малахай, он встал у порога избы, смущенно улыбаясь. «Тебе чего, братец?»— спросил Николай Бестужев, откладывая книгу, которую читал. — «Да Убугун я, Сарампилов» Не узнаете?»
Бестужев подошел ближе. Действительно, в этом желтом скуластом азиатском лице с черными раскосыми глазами было что-то знакомое. Человек был явно приезжий: в Нижней деревне и в ближайших улусах такого не встречал. Да и голос… «Не узнали? А я у вас в Петровском Заводе учился».
Боже мой! Только сейчас Николай Александрович отчетливо вспомнил того смышленого бурятского мальчугана, который несколько лет тому назад посещал тесные и полутемные камеры Петровского каземата, чтобы научиться у декабристов уму-разуму, а при помощи братьев Бестужевых — овладеть секретами различных ремесел. Разве забыть момент, когда Убугун буквально остолбенел, увидев простой самодельный токарный станок, словно это было некое чудо. Он часами не мог оторваться от кустарных увеличительных стекол, так как никогда подобного не встречал. Те слесарные инструменты, с которыми Сарампилов приходил на занятия к декабристам, были весьма примитивными и недолговечными, поскольку изготовлялись они не из стали, а из плохого незакаленного железа. Может быть, поэтому все, что делал бурятский парнишка, не выходило за рамки грубой самодельщины.