Декабристы в Забайкалье

Погост в Посадской долине

Как-то раз Николай Александрович Бестужев по обыкновению вышел из дому погулять и на горном перевале, разъединявшем Селенгинск с Нижней деревней, повстречался с местным городничим, страдавшим близорукостью. «Какие это два белых пятна вдали?»— спросил он декабриста, показывая рукою в глубину Посадской долины. — «Это могилы Торсона и его матери, — ответил Бестужев горестно и, чуть помолчав, добавил — А подле них и я скоро улягусь».

Откуда было знать тогда местному городничему и самому Николаю Александровичу, что через много лет скромное кладбище бывшей Нижней деревни превратится в одно из самых памятных мост Забайкалья. Уже более века не зарастает народная тропа к чугунным обелискам, возвышающимся на тихом пустынном берегу Селенги. Чередой проходят зимы и весны, степные цветущие травы сменяются белыми холодными снегами, короткие года переходят в долгие десятилетия, но не угасает сила человеческой любви к декабристам, нашедшим свой покой в окрестностях Селенгинска. Каждый день останавливаются у декабристского мемориала туристские автобусы, причаливают речные пароходы — и все новые поколения людей из разных уголков нашей страны и всего земного шара молча склоняют головы над пятью могилами в глубине Посадской долины.

Константин Петрович Торсон. Болезнь многие годы подтачивала здоровье Константина Петровича. Считается, что она началась у него еще на поселении в Акше, когда он в холодное время осени работал над постройкой молотильной машины. Всю зиму 1836/37 года К. П. Торсон провел в постели и переехал из Акши в Селенгинск, будучи тяжело больным. Местные власти были обеспокоены состоянием здоровья «государственного преступника», и поэтому в первом же рапорте иркутскому гражданскому губернатору о приеме под свой надзор только что прибывшего К. П. Торсона селенгинский городничий посчитал долгом заметить,) «что помянутый Торсон по болезни чувствует себя больным».

Но и теплое забайкальское лето не принесло облегчения. Видать, не только в одной простуде дело. Помимо ревматизма прибавилось расстройство желудка. К осени болезни усилились до такой степени, что применение лекарств не приносило облегчения. Обеспокоенный тяжелым состоянием «государственного преступника», городничий К. И. Скорняков поспешил вновь уведомить иркутские власти о случившемся и изложил просьбу Константина Торсона о дозволении принять лечение на Туркинских минеральных водах.

По особому разрешению III отделения Константину Петровичу разрешили выехать на целебный источник, но без сопровождения только что прибывших в Селенгинск матери и сестры. Вернулся декабрист с берегов Байкала свежим, отдохнувшим, с поправленным здоровьем. Ревматизм сняло как рукой, во что Торсон не очень-то верил. Николай Бестужев подшучивал над другом, что на Туркинских водах тот оставил одну болезнь, но приобрел другую — подозрительность, которая не дает ему покоя. «Предосторожности, какие он берет от простуды, — писал Николай Александрович своим родным, — более вредят ему, нежели делают пользы. Он кутается столько, что вечно в испарине, и в доме его сидеть от теплоты невозможно».

Но Торсон хорошо знал свои болезни. Соблазнившись жарким летним днем, он искупался в Селенге и вновь простудился. Константин Петрович стал жаловаться на «ломоту в ногах», на боли в деснах и зубах Едва поправившись к зиме 1840 года, он решился поехать на свою пашню и покосы, чтобы поставить стог сена и перевезти хлеб для молотьбы. Стоял сильный мороз, более 30 градусов, и Торсон снова жестоко простудился. Вновь стал мучить ревматизм, уже не утихавший на протяжении ряда лет. Всю зиму и весну 1841 года Константин Петрович даже не выходил из дома, лекарства уже не помогали. В 1847 году с разрешения начальника III отделения графа А. Ф. Орлова он во второй раз съездил на три месяца на Туркинские минеральные воды, но и это уже почти не принесло облегчения. Два последних предсмертных года Константин Петрович уже почти не вставал с постели. Страдая болезнями, он казался гораздо немощнее своей престарелой матери.

За несколько месяцев до смерти ему стало лучше, но с наступлением осенних холодов Торсон опять слег, на этот раз окончательно. П. А. Кельберг, личный врач всех селенгинских декабристов, вспоминал: «Добрый наш Константин Петрович Т[орсон] с наступлением осени начал снова кашлять, потом страдал несварением пищи. Аппетиту почти совсем не было и 4-ё число декабря у него показались все признаки воспаления желудка, которому никакие медицинские средства уже не помогли, и того же числа в 1/2 седьмого часу вечера волею Божею помер. С начала его болезни и до самой смерти мы с Николаем Александровичем находились при нем неотлучно. Жаль было видеть 85-летнюю его мать и сестру, лишившихся последней опоры».

Власти, зорко следившие за жизнью всех декабристов, поспешили тут же сообщить Николаю I о событии: «Находившийся на поселении в г. Селенгинске Иркутской губернии государственный преступник Торсон от приключившейся с ним болезни <…> умер».