Вернувшись с похорон, Бестужев садится за письмо сестрам: он подавлен и не дописывает некоторые буквы и даже фразы. «Сейчас только мы возвратились с кладбища, где опустили в могилу гроб нашего милого Коли… Да, мои милые сестры. Я полагал, что чаша горести моей страдальческой жизни уже полна и что провидение из сострадания не захочет переполнить ее новыми бедствиями. Нет, я вижу, что испытания мои еще не окончены. Потеря любимого и нежно любившего меня сына, — может быть, только начало новых испытаний, и новые терны с избытком устилают короткий мой путь к могиле <…> Его быстрая, неожиданная смерть ясно доказывает, что на то была воля всевышнего, тем более что мы не можем упрекнуть себя в какой-либо неосторожности или небрежении, могших способствовать его смерти <…>».
В эту позднюю осень 1863 года в семье Бестужевых мучились недугом все. Домочадцы болели ангиной, часто и тяжело кашляли, особенно малютка Маша, жизнь которой висела на волоске. В довершение всего именно в эти тяжелые для Бестужева дни неизвестные злоумышленники проникли во двор и украли колеса со всех экипажей, так что Михаил Александрович оказался как бы отрезанным от внешнего мира, сидя дома с больными женою и детьми.
Накануне своей смерти Коля уже с утра не мог пить чаю, лег в постель и заснул. Михаил Александрович хотя и успокоился, но тем не менее послал за П. А. Кельбергом. Доктор осмотрел больного и дал лекарства. Мальчик спал целый день. Перед ужином отец взял его на руки и перенес в кресло, стоявшее в столовой. Даже за ужином Коля не мог проснуться и дремал, сидя за столом. «Коля, — тормошил его Михаил Александрович, — постарайся открыть глаза хоть теперь, пока мы ужинаем, а тебе готовят постельку». — «Не могу, папа, — отвечал он, — у меня в глазах как будто насыпало песку».
Кое-как поужинав, Коля с отцом лег в постель и по обыкновению уснул у него на груди. Саша, который также всегда засыпал на руках Михаила Александровича, остался с матерью, не утихая от слез. Бестужев встал, успокоил младшего сына и, передав его Марии Николаевне, вернулся к Коле и нашел в нем страшную перемену. Мальчик в забытьи бредил, трудно дышал и, казалось, весь горел огнем. Без промедления было послано за П. А. Кельбергом, и доктор приехал через полчаса. После принятых лекарств мальчик стал дышать свободнее, но предсмертный бред усилился: оказалось, что у него развилось крупозное воспаление легких.
Кельберг поспешил домой за новыми лекарствами. В ожидании доктора Михаил Александрович перенес сына на диван в большую залу дома, пытаясь выпить стакан чая, по не мог. Пришла няня и сообщила, что «Коля нехорошо лежит». Бестужев попросил ее приподнять голову сына на подушку и уложить его поудобнее, но Коля поднял на отца свои большие черные глаза и как бы покачал головой. Через шесть часов он был уже мертв.
В отчаянии Бестужев пишет сестрам: «И мою милую Лелю я похороню через месяц. Я говорю похороню, потому что не надеюсь ее увидеть более. Мне сдается, что я скоро умру».
Визг играющих детей, Сашин гвалт и шум тупым звоном отдавались в ушах. А в ночной тиши по дому неслись всхлипывания плачущей няни, усыпляющей на руках младшего сына: «Какой был его братец — и что это был за Коля, и как он играл-то, и как он говорил-то разумно».
Дочь Маша теперь спала только с отцом и дала слово «заменить Колю».
«Прощай сон — и встаешь ранним утром с тяжелою пустою головою. И так весь день, и так всю ночь…»
В письме издателю М. И. Семевскому М. А. Бестужев как-то признался: «Мне казалось, что с ним (Колей. —
Короткий срок супружеской живи и был отведен Бестужевым. Коренная сибирячка, Мария Николаевна отличалась природным умом и практической сметливостью. Она была дочерью казака Селиванова и приехала в Селенгинск вместе с братом, казачьим офицером, переведенным сюда из Иркутска на новое место службы.
В воспоминаниях современников Мария Николаевна осталась больной, сильно исхудавшей от недугов женщиной, постоянно кашлявшей и умершей от чахотки. Лечение у доктора П. А. Кельберга не принесло облегчения. Вскоре наступили и нервные припадки. Накануне смерти первенца Коли Мария Николаевца сама была до такой степени больна, что не могла встать к хворавшим детям, а поэтому постоянно плачущего второго сына Сашу поочередно усыпляли няня и сам Михаил Александрович. Вероятно, потому дети были очень привязаны к отцу, что Мария Николаевна действительно была очень больна и мало общалась с детьми, боясь заразить их чахоткой.