Декабристы в Забайкалье

На берегу Селенги, в доме бывших английских миссионеров, доживала свой век старушка Агния Михайловна Всеволодова — вдова подполковника Всеволодова, друга декабристов, кому Бестужевы продали своих мериносовых овец, убедившись в бесполезности их разведения. Между прочим, знала декабристов и сама Агния Михайловна; она была дочерью купца М. М. Лушникова и сестрой, естественно, ученика декабристов Алексея Михайловича Лушникова (впоследствии известного кяхтинского купца-мецената, в доме которого останавливались многие декабристы и их жены, а также исследователи Центральной Азии). Неудивительно, что в доме Всеволодовой имелось много личных вещей Николая и Михаила Бестужевых. Среди них стол, диван красного сукна, два кресла, гардероб. Отсюда же А. М. Лушников увез в Кяхту этажерку, конторку и множество других предметов, ныне хранящихся в местном краеведческом музее.

Обед, а вместе с ним и рассказ о жизни важных «государственных преступников», подходил к концу, когда к хозяйке пришел слуга-бурят за поручением. «Вот кстати, — сказала старушка Всеволодова, обращаясь к С. Г. Рыбакову, — он тоже и сам немного видел наших «секретных» и много слышал о них». — «Бестужевых знали?» — «Знал. Добродетельные были люди, скольких бурят обучили… Да я мало это сам видел, а вот тут недалеко бурятка живет, у самых могилок ихних. Нижняя деревня называется. Эта бурятка жила у них и до вечера не перескажет вам о них».

Удунца, как назвал ее слуга Всеволодовой, оказалась пожилой, но удивительно бодрой, хотя и довольно полной, женщиной, с большими живыми глазами. Угощая С. Г. Рыбакова традиционным чаем, она предалась воспоминаниям о далеких годах своей юности, о своей службе в семьях декабристов, о самих «государственных преступниках».

Рассказ С. Г. Рыбакова о том, как селенгинские жители хранили память о декабристской колонии в Нижней деревне, дополняют воспоминания краеведа Л. В. Харчевникова. Оказывается, в Селенгинске было немало и других, не менее интересных реликвий. Среди них мезонин и главный дом Михаила Бестужева, которыми владела старушка Седова — современница декабристов. Ее муж, отставной подпоручик А. И. Седов, являлся компаньоном братьев Бестужевых по Мериносовой Компании и одним из самых близких их друзей, автором интересных воспоминаний о старой жизни Селенгинска. У Седовой А. В. Харчевников даже приобрел деревянный фанерный столик декабристов, «служивший по всем данным для игры на каком-то музыкальном инструменте», ныне хранящийся в Читинском краеведческом музее. Тогда же путешественник сделал фотоснимки сохранившихся зданий из усадеб К. П. Торсона и братьев Бестужевых. Жили в Селенгинске также другие современники: некий Лушников (вероятно, брат А. М. Лушникова) и последний ученик Михаила Александровича бурят Ванжёглов. У начальника Селенгинской почтово-телеграфной конторы Зарубина хранился четырехколесный экипаж-сани работы М. А. Бестужева. Любопытно, что эта историческая реликвия «в последнее время проигрывалась в карты и переходила таким образом из одних рук в другие» а ни у одного местного музея не находилось средств приобрести ее». Большое огорчение у А. В. Харчевников а вызвало посещение декабристского некрополя, могилы которого уже в 1910 году «имели полуразвалившийся вид и были страшно запущены».

Удивительно, но живые современники декабристов имелись в Селенгинске вплоть до Великой Отечественной войны 1941—194~ годов. В дни, когда отмечалось 100-летие восстания декабристов на Сенатской площади, член Бурятского ученого комитета В. В. Попов встретился со знаменитой бабушкой «Анаихой», которая стала героем юбилейных торжеств и удостоилась особого почета. Бабушка «Анаиха» была той самой Жигмыт Анаевой, служившей сначала в доме Торсонов, потом — Бестужевых. Народная молва гласила, что Жигмыт и была той самой «гражданской» женой Николая Александровича, отчего сама и ее потомки носили ласковое прозвище «Бестужевские». К 1925 году ей было около ста лет. Перед В. В. Поповым предстала очень худенькая и небольшого роста старушка, которая тем не менее была еще довольно бодрой и подвижной. Ни на зрение, ни на память особенно не жаловалась. «Одно плохо, — часто говаривала Жигмыт Анаева, — ноги болят, ходить стало трудно». Старушка очень обрадовалась просьбе поделиться воспоминаниями о своей жизни у декабристов, даже вся как-то засияла и с каким-то особенным чувством, «как мать о любимых детях», рассказала о далеких временах и событиях. Записи беседы с нею являются ныне очень ценным историческим источником сведений о жизни декабристской колонии в Селенгинске.