Декамерон 1914

— Нет, вообще-то ничего себе. Но мне тогда казалась старухой.

— Сколько ж ей было?

— Да уж за тридцать…

Евгеньева поджала губы.

Он спохватился:

— О, пардон, Елизавета Андреевна! Повторяю — это мне, осьмнадцатилетнему, так оно тогда лишь казалось!..

А господин Неклясов мне и говорит: а вы, мол, зайдите в костюмерную после нонешнего спектакля — право слово, не пожалеете.

Вот отыграли, стало быть, у нас «Дона Карлоса», — ну, и я… С некоторым, конечно, трепетом душевным… Уж больно она была строга…

А она стоит перед зеркалом в полном костюме Изабеллы Валуа и в нем кажется вдруг мне — красоты несказанной! И говорит мне, не оборачиваясь:

«А ты, Коля, примерь-ка костюм дона Карлоса».

Надел — он мне как раз пришелся впору. И вот стоим мы друг перед другом, уже истинный в моем представлении гишпанский принц Карлос и истинная Изабелла, юная и прекрасная!

И — чтó же тут с нами произошло!..

— Та что же? Не томите, — строго сказала Евгеньева.

— О! Это было безумие, подлинное безумие! Прямо там, на столе костюмерской, мы предались такой отчаянной любви!..

— Произошло, должно быть, перевоплощение душ, — вставила Дробышевская. — Души персонажей, бывает, воплощаются…

— Да, возможно, возможно, сударыня, — кивнул Львовский. — Но описать это безумие у меня, видит Бог, даже лексикона не хватит!

— И весьма, весьма жаль, что у вас такой скудный лексикон, — вставила Евгеньева.

— Ну, я же, право, не литератор… А может, просто и нету таких слов в лексиконе человеческом, чтобы подобное описать! Вы где-нибудь видели в литературе, чтобы описывались высшие мгновения любви?

— А ваш господин Неклясов — он что, ника, знал таких ее пристрастиях? Откуда бы? — спросил генерал.

— Знал, очень даже знал! Но об этом позвольте — потом, потом…

На другой же день была моя недавняя Изабелла со мною привычно строга, покрикивала на меня даже; в общем — будто бы и не произошло ничего между нами давеча. Однако после спектакля, — а играли в тот день «Риголетто» того же Верди, — после спектакля я уже теперь знал, что мне делать…

На сей раз она была одета Джильдой…

— Позвольте, но ведь Джильда, по сюжету оперы, сколь я помню, совсем-совсем юна, — вмешался Семипалатников.

— Ах, ну и что?! В этом облачении она и была для меня совсем, совсем юной! Она была подлинной Джильдой!

Я же быстро облачился в костюм повесы-герцога… И опять на том же столе костюмерской повторилось, причем даже в усиленном виде, все то же наше безумие!..

Тут надобно сказать, что дверь костюмерской в своей верхней части была стеклянная, — и — уж не знаю, в какой момент нашего безумия — я краем глаза углядел, что там виднеется лицо…

— Ясное дело, господина Неклясова, — подал голос Кляпов.

Отчего-то Львовский даже обрадовался:

— Вы уже догадались?!

— Не трудно было, — за Кляпова ответил Петров. — Он же наверняка всегда подглядывал, иначе — откуда б ему знать?

— Он что же, — спросила Евгеньева, — был… ну есть такое слово…

— Вуайерист, — усмехнувшись, подсказал Шумский.

— Впервые слышу. Извольте пояснить, — потребовал генерал.

— Ну вы даете! — воскликнула Ми. — Как маленький!

Шумский спросил:

— Вам что ж, известно об этом, юная леди?

— А то ж! — был ответ. — А за «юную» у меня (ведь предупреждала!) еще схлопочете.

— Ну — и?.. — нетерпеливо спросил генерал у Шумского. — Хватит говорить загадками.

— Да извращение такое, основанное на подглядывании, — пояснил Шумский.

— А-а… Надо же! Как говорится, век живи — век учись… — Генерал вновь повернулся ко Львовскому: — И что же далее, сударь?

— Да, продолжу, — кивнул тот. — В общем, со второго нашего вечера я уже знал, что он за нами все время подсматривает.

Но вы думаете, меня в моем тогдашнем безумии это хотя бы чуточку смутило?

Напротив! Я и сам словно бы вдруг посмотрел на нашу с Джильдой оргию со стороны. И от этого страсть моя лишь усилилась. Временами я оказывался как бы на месте этого самого господина Неклясова, и от этого пыл мой все более возрастал, пока не довел меня до полного обессиливания…

— Любопытно, — поинтересовался у него Шумский, — а он, этот ваш господин Неклясов — он тоже знал, что вы об этом знаете?

Тот ответил:

— Полагаю, что до поры до времени — нет. А может, и знал, кто ж его разберет. Но покуда не сбивайте меня, ради Бога, я и так сам, без вашей подмоги сбиваюсь…

И новый день, и опять моя давешняя Джильда по-начальственному тиранит меня. А дают в этот день «Руслана и Людмилу» Глинки.

Далее — вечер…

— Ясно, — подал голос Семипалатников. — Она — Людмила, вы — Руслан.

Львовский на миг надулся:

— Если вам все ясно, то можете и не слушать… — Однако как человек отходчивый, тут же продолжал: — Именно так: я — Руслан, она — Людмила, совсем не трудно было догадаться…

Но отчего-то не сразу ко мне вернулась прежняя страсть, я все поглядывал на дверь. И лишь когда увидел там, в верхнем оконце, знакомое лицо, — лишь тогда страсть вспыхнула с прежней силой! Губительная, обессиливающая страсть!..

Ну, о том, что происходило днем, не стану и говорить. В общем, все то же: она холодна, строга. А вечером, после того, как в театре отыграли «Травиату»…