Декамерон 1914

— Ремиз… Ремиз… — каждый раз комментировал генерал, поскольку выпадали пустые фанты.

Последним тянуть выпало мне. Неужто я попался-таки?..

Однако генерал произнес:

— И опять ремиз. Ну-ка берите, сударыня, то, что там осталось.

Евгеньева развернула фант и воскликнула:

— О Боже! Что ж я такое завтра буду рассказывать?!

— Ну, вы-то уж, сударыня, наверняка найдете, — усмехнулся Семипалатников, — а мы послушаем. Наверняка будет самый интересный рассказ.

— О, вы меня переоцениваете!.. Впрочем… Впрочем… Но давайте пока продолжим. Вы, стало быть, господин Кляпов, говорили…

* * *

Телеграммы

ГЕНЕРАЛУ ОТ КАВАЛЛЕРИИ ЖИЛИНСКОМУ[42]

ЖДИТЕ СКОРОГО ПОПОЛНЕНИЯ ВО ВСЕ ДИВИЗИИ ВАШЕГО ОКРУГА

МОБИЛИЗАЦИЯ ИДЕТ ЗПТ НО ПОКУДА СКРЫТНО

МЫ ГОТОВЫ К ВОЙНЕ КАК НИКОГДА

НАША ПОБЕДА В БОЛЬШОЙ ВОЙНЕ ЗАДУШИТ РЕВОЛЮЦИЮ НА КОРНЮ

ЭТА ГИРА БОЛЕЕ НЕ ОТРАСТИТ СВОИ ГОЛОВЫ

ГОСПОДЬ ПОМОЖЕТ РОССИИ

НИКОЛАЙ

– —

БУРМАСОВУ

ПОСКОЛЬКУ «ЗИГФФРИД» ПОККА НЕДОСТУПЕН ЗПТ МЕНЯ БЕСПОКОЯТ «МАРГО» И ИНЖЕНЕР Ш

ПРИМИТЕ ВСЕ МЕРЫ К ПОИСКУ

НЕ ДОПУСКАЙТЕ ГЛУПОЙ САМОДЕЯТЕЛЬНОСТИ КАК ДАВЕЧА

ВСЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ НА ВАС

ОСИПОВ

ДЕНЬ ПЯТЫЙ

«Убью козлину!» — 117-й. — «Марго». — Кое что о провокаторах и о провокаторстве.

В этот злополучный (как и прочие) день, отмеченный лишь полночным боем часов, мы перекочевали из предыдущего без какого-либо антракта на ночь.

Итак, Евгеньева вытащила свой фант и после некоторых жеманных восклицаний, наконец сказала:

— Вы, стало быть, господин Кляпов, вы говорили… Ах, да я, право, уже позабыла…

Грыжеедов подсказал:

— Они говорили-с, что-де эта его, пардон, нимфа… что она и из Сибири продолжает ими управлять.

— И сколь я понял, — подхватил генерал, — продолжает это делать посредством писем, чтó, как верно заметил господин инженер, весьма затруднительно, поскольку письма, посылаемые с каторги всенепременно перлюстрируются.

— О, нет, нет, — отозвался Кляпов, — никаких писем от нее я не получал вовсе. Сам писал, причем весьма регулярно, однако то были исключительно письма о моей нежной любви к ней, такие проходят через любую цензуру. Ну и, там, вставлял ничего не значащие с виду словца: де, все исполнено, как она просила. А от нее получал распоряжения совсем по другому каналу, не письменному. Через одного человека, имеющего связи с каторгой; у них, у каторжан, видите ли, имеется какая-то своя почта. — При этих словах он в упор взглянул на Кокандова.

Тот, как-то напружинившись, также смотрел на него в упор.

Я спросил:

— Ну и что же такое он вам передавал?

— Всяческие поручения. Связанные с ихней революцией. И я исполнял! Да-с!.. Но теперь, теперь… После того, как узнал…

Кокандов как-то недобро улыбнулся; это была первая улыбка, которая за все дни впервые обозначилась на его бесстрастном восточном лице.

— И что, что же случилось теперь? — с нетерпением спросила Амалия Фридриховна.

— Я узнал об этом накануне схода лавины, когда мы на воды отправились. Там зашел на почту и получил свои собственные письма за последний год и приписку от жандармского офицера, что-де… — Он снова смахнул слезу. — Что нимфа моя еще полтора года тому назад там, на каторге, скончалась от чахотки…

— Но задания от нее… то есть — якобы от нее — вы получали и после ее кончины? — спросил я, уже обо всем догадавшись.

— Именно так! — воскликнул он. — Меня, оказалось, подло использовали!.. От ее светлого имени!.. Эти негодяи!..

— Вот же козлины… — сквозь зубы процедила Ми. — Пристрелить мало гадин!

Генерал предположил:

— Так возможно, они и все время от ее имени дергали вас за веревочки? С них станется, с этих, пардон, господ. Ни совести, ни чести!

— Да! Меня только нынче осенило!.. И теперь я готов на все! Они… То есть этот человек — он, клянусь Господом, пожалеет!..

Кокандов, не выдержав его взгляда, вдруг вскочил и направился к двери.

Он, однако, успел сделать не более трех шагов: генерал подставил ему под ноги свою трость, и он рухнул на пол. В следующий миг к нему подскочила Ми и, выхватив у генерала трость, крепко саданула ее тяжелым набалашником Кокандова по голове.

— Вот тебе, козлина! — проговорила она.

Через несколько минут Кокандов, еще не придя в себя, сидел в своем нумере, прикрученный ремнями к стулу, все остальные толпились вокруг него.

Наконец он открыл глаза и затравленно посмотрел на окружающих.

— Теперь за все ответите, — сказал генерал.

— И за Сипягу ответит, — вставил Шумский, — и за Васюкова-Ряжского.