Декамерон

Анджольери пытался оправдываться, но его не слушали. С помощью крестьян Фортарриго стащил его с коня, раздел, переоделся в его платье и сел на его коня; Анджольери остался разутый-раздетый, а Фортарриго возвратился в Сиену и всем потом рассказывал, что коня и платье он выиграл у Анджольери. Анджольери был уверен, что явится в Марку, к кардиналу, богачом, а вместо этого возвратился в Буонконвенто бедняком, в одном белье, ехать же дальше, в Сиену, ему было стыдно; его снабдили одеждой, и тогда он сел на коня Фортарриго и поехал к родным в Корсиньяно, и прожил он там до тех пор, пока отец снова его не выручил. Так из-за коварства Фортарриго не осуществились благие намерения Анджольери, но придет время, когда Анджольери отплатит Фортарриго за все.

5 Каландрино влюбляется в одну девицу; Бруно вручает ему писаное заклинание; стоило Каландрино прикоснуться к ней этим заклинанием, и она пошла за ним; жена, застав Каландрино с девицей, осыпает его градом язвительных укоризн

Так как небольшая повесть Нейфилы не вызвала ни смеха, ни толков, то королева тут же обратилась к Фьямметте и велела начать рассказывать ей, Фьямметта же с весьма игривым видом изъявила полную готовность и начала так:

— Высокородные дамы! Надеюсь, вы со мной согласитесь, что если выбрать подходящее время и подходящее место, то, сколько бы мы о чем-либо ни рассуждали, нам все будет мало. И вот, приняв в соображение, для какой цели мы здесь собрались. — а собрались мы здесь единственно для того, чтобы повеселиться и приятно провести время, — я утверждаю, во-первых, что здесь как раз место и сейчас как раз время для веселья и для всего, что способно позабавить, а во-вторых, что если о чем-либо рассказывали тысячу раз, то мы вольны о том же самом рассказать еще столько же — от этого предмет не станет менее занимательным. О подвигах Каландрино говорено у нас было немало, и все же, вспомнив давешние слова Филострато, что все они занятны, я осмеливаюсь добавить к уже рассказанным еще одну повесть, причем если б я когда-либо, прежде или теперь, намеревалась уклониться от истины, то я всегда сумела бы сочинить повесть или же вывести действующих лиц под вымышленными именами, но так как уклонение от истины в описании событий неизбежно расхолаживает слушателей, то я именно по этим соображениям буду рассказывать так, как оно было на самом деле.

У одного нашего состоятельного согражданина, Никколо́ Корнаккини^{318}, было много имений; в частности, было у него живописное имение в Камерате^{319}, и там он выстроил роскошный, великолепный дворец, а Бруно и Буффальмакко подрядил расписывать его. Работы было много; по сему обстоятельству они пригласили в помощь себе Нелло и Каландрино и взялись за дело. Во всем доме была только одна комната, где стояла кровать и где было все, что нужно для спанья; сторожила дом старая служанка, но больше прислуги не было; сын помянутого Никколо, по имени Филиппо, человек молодой и неженатый, водил туда для своего удовольствия женщин: побудет с какой-нибудь из них день-другой, а потом выпроводит. И вот как-то раз случилось ему привести женщину по имени Никколоза, которую один мерзавец по имени Манджоне держал в Камальдоли^{320} и отдавал на подержание. Она была хороша собой, одевалась к лицу, отличалась приятностью в обхождении, — никто бы не подумал, что она из таких, — и умела поддержать разговор. Как-то в полдень она, в белом капоте, с закрученными волосами, мыла во дворе, у колодца, руки и лицо, и нужно же было случиться так, чтобы туда же пришел за водой Каландрино и, увидев ее, приветливо поздоровался с нею. Она ответила на его приветствие и внимательно на него посмотрела, но не потому, чтобы он ей понравился, а потому, что, на ее взгляд, было в нем что-то чудаковатое. Каландрино тоже на нее засмотрелся, и она ему приглянулась, по каковому случаю он начал изыскивать повод, чтобы здесь задержаться и подольше не возвращаться к товарищам, но так как он был с ней не знаком, то заговорить не решался. Она заметила, что он смотрит на нее во все глаза, и шутки ради время от времени поглядывала на него и чуть слышно при этом вздыхала. В конце концов Каландрино так в нее врезался, что ушел со двора не прежде, чем Филиппо ее позвал.

Принявшись за работу, Каландрино все время охал, а наблюдавший за ним Бруно, которому все в Каландрино казалось преуморительным, заметил это и сказал: «Черт побери! Да что с тобой, друг Каландрино? Ты все время охаешь».

«Эх, дружище, некому мне помочь!» — воскликнул Каландрино.

«А в чем?» — спросил Бруно.

«Только ты никому не говори! — молвил Каландрино. — Здесь есть одна девушка краше феи, и она так в меня влюбилась — просто чудо! Я сейчас в этом уверился, когда ходил за водой».

«Что ты говоришь! — воскликнул Бруно. — А не подружка ли она Филиппо?»