К 2018 году «декоммунизация», как её понимали её творцы, в основном завершилась. Деятельность УИНП свелась к обслуживанию уже существующих памятных дат, продвижению националистического нарратива памяти и попыткам продвинуть новые проекты, связанные с Евромайданом и созданием Архива национальной памяти. После смены власти в 2019 году вопросы исторической политики вообще маргинализировались, а с приходом пандемии 2020 года были урезаны бюджеты всех институтов, связанных с «декоммунизацией» и сопутствующими проектами. В некоторых местах начался откат и возвращение «коммунистических» названий, но он не имел массового характера. «Среднего украинца» занимали совсем другие проблемы.
Предварительные результаты и побочные эффекты
В целом можно сказать, что «декоммунизация», осуществлённая бюрократически-административными методами «сверху вниз» с формальным соблюдением демократических норм (в виде «общественных слушаний») была достаточно эффективным мероприятием, если речь идёт о переименованиях и устранении символов «коммунистического тоталитарного режима», то есть если оценивать его в логике самих «декоммунизаторов».
Благодаря «декоммунизации» удалось устранить из активной политической жизни Коммунистическую партию Украины, которая, впрочем, несмотря на запрет, живёт и здравствует, проводит мероприятия, издаёт партийную прессу, но не может участвовать в выборах [Кравець, Руденко, Сарахман, 2018].
Безусловным политическим успехом стало решение Конституционного суда Украины, признавшего соответствие главного «декомунизационного» акта Основному закону страны [Іменем України, 2019]. Будет ли успех долгосрочным, в данный момент сказать сложно. По крайней мере масштабной «рекоммунизации» не происходит и не предвидится, несмотря на примеры обратных переименований на востоке и юго-востоке, начавшихся ещё в 2017 году (Харьков, Одесса).
Впрочем, успех принёс побочные эффекты. Если наложить электоральную карту президентских и парламентских выборов 2019 года на карту социологических опросов (о них речь пойдёт ниже), посвящённых отношению к различным аспектам «декоммунизации», легко прослеживается тенденция к территориальному совпадению отрицательного отношения к этой политике и к лицам и партиям, её осуществлявшим. Впрочем, это утверждение имеет скорее характер гипотезы, нуждающейся в более основательной проверке.
Другим, вполне явным дефектом можно считать применение репрессивной части «декомунизационного» законодательства. В 2015—2019 годах зафиксировано 119 случаев открытия уголовных производств, связанных с использованием «символики тоталитарных режимов» [Гуржий, 2020], разумеется, подавляющее большинство касается именно «коммунистической символики». Несоразмерность суровости наказания, предусмотренного специальной статьёй Уголовного кодекса[5]
(оказавшейся в разделе «Уголовные правонарушения против мира, безопасности человечества и международного правопорядка»), деяниям была предметом критики как украинских правозащитников, так и Венецианской комиссии. В 2016 году депутаты от правящей коалиции даже внесли законопроект о декриминализации некоторых деяний, связанных с пропагандой, изготовлением и распространением символики «тоталитарных режимов». Законопроект в течение трёх лет так и не попал в сессионный зал Верховной Рады и ушёл в небытие с её роспуском весной 2019 года.