Декоративка

Я не была голодна, но при виде такой аппетитной еды у меня слюнки потекли. Элек нахватал разного: тут были сладкие булочки, маленькие пирожки с ягодными начинками и большие — с мясными, сухие печенья, засахаренные фрукты, орехи… Я попробовала всего понемногу, смакуя и запоминая вкусы.

Состояние у меня было странное. Я была рада встрече с Леной, и в то же время была шокирована ее словами и ее беременностью; хотела задать еще сотни вопросов о мире и отце Хауне, но в то же время не хотела ни о чем спрашивать, только наслаждаться моментом — теплом, вкусной едой, общением с подругой…

Лена не торопила меня, и, чтобы развлечь, рассказывала о внешнем виде, причудах и капризах мэз, величии матерей, о том, что дворец разделен на секции, и некоторые обитатели его никогда не встречаются… Когда я наелась и стала зевать, она повела меня мимо бассейна и вывела в другую комнату, круглую, где было куда жарче, и в центре которой под куполом располагались три мраморных лежака.

Я услышала какой-то подозрительный звук и оглянулась.

— Кто-то идет?

— Это Элек. Кроме него никто нас не побеспокоит… а если и побеспокоят, то дело обойдется только пересудами о моем чудачестве. Мэзы считают выше своего достоинства даже разговаривать с декоративками, но если декоративки им нужны для какого-то поручения или по капризу, то их приводят во дворец с завязанными глазами и несут на руках, чтобы они не видели великолепия дворца, не ступали по коридорам, по которым ходят мэзы, и не могли осквернить своим взглядом самих мэз.

— Так вот оно что, — хмыкнула я, почесывая клеймо на плече. Оно уже зажило и выделялось на коже четким рисунком, но я все равно постоянно трогала его.

— Мне так жаль… — тускло проговорила Лена, да и сама вся разом потускнела, померкла, заметив клеймо. — Это было настолько ужасно, насколько выглядит?

— Ужасно, но быстро. Клеймо ничего не значит, — сказала я сухо, желая пресечь жалость в свой адрес. — Это просто поврежденная кожа.

— Поврежденная кожа… — повторила Лена, и в свою очередь показала мне плечо, отмеченное татуировкой, которую делают все мэзам. Татуировка занимала большую часть плеча и выглядела неплохо, но это «художество» не шло ни в какое сравнение с трудами наших татуировщиков.

— Тату-мастера в Ниэраде — отстой, — резюмировала я.

— Он торопился, — встала на защиту неведомого мастера Лена, и указала на мраморный лежак. — Сними полотенце и ложись, а я посмотрю, вернулся ли Элек, и приду к тебе.

Я ощутила смутную тревогу, но, поразмыслив, что если что случится, ничего не смогу изменить, закинула полотенце на соседний лежак и осторожно влезла на свой. Когда влажное тело соприкоснулось с блаженно теплой поверхностью, я зажмурилась от удовольствия… Лена ушла, послышался звук открываемой двери…

Мое тело ме-е-е-едленно таяло на мраморе, а вместе с ним таяли и заботы, страхи, фантомы физической боли… В одиночестве я пробыла недолго; вскоре Лена, как и говорила, вернулась с Элеком. Парень разделся до штанов и, опустив рядом с лежаком кувшин, отошел за чем-то; из угла послышался шум возни.

Лена склонилась ко мне и прошептала:

— Я отойду, мне здесь долго находиться ни к чему. Встретимся через час-другой. Элек о тебе позаботится. Он просто волшебник.

Я хотела сказать Ленке, что если она замыслила против меня что-то недоброе, то ей потом придется ответить, но теплый мрамор настолько меня расслабил, что вместо этого я согласно что-то пробурчала и снова закрыла глаза.

Мэза погладила меня по плечу и ушла, оставив на попечение своего слуги.

Элек вернулся с жесткой мочалкой и принялся тереть мое тело; действовал он быстро, без грубости, и вскоре вся моя кожа была в катышках грязи. Ополоснув меня теплой водой из кувшина, парень попросил меня лечь на спину; преодолев короткий миг смущения, я сделала, как он просил, и увидела, как он зачерпывает рукой янтарную сахарную пасту из небольшой емкости.

— Будет больно, но недолго, — предупредил меня Элек.

— Валяй, с шугарингом я знакома, — отозвалась я.

— С чем? — озадачился он.

— Делай, что должен.

Избавляя меня от «зимнего подшерстка», Элек то и дело со страхом смотрел в мое лицо, ожидая взбрыка или стона, но я была невозмутима, как слон, и радовалась, что, по крайней мере, следующие две-три недели не буду волосатой. Приятно хоть на время перестать быть дикаркой… Когда эта болезненная процедура подошла к концу, Элек мягкой губкой, смоченной в теплой воде, смыл остатки сахара с кожи, подпилил и отполировал ногти на моих руках и ногах и снова уложил на лежак, чтобы тщательно вымыть. Следующие полчаса он мыл мое тело пенистыми губками и ополаскивал, снова мыл и снова ополаскивал. С волосами он поступил так же, разве что мыл их другими «шампунями» и ополаскивал благоухающим составами.