Дела давно минувших дней...

Вдобавок ко всему Лермонтов и Мартынов одновременно ухаживали за одной девушкой, что, естественно, делало их соперниками. В конце концов постоянная потребность ограниченного человека в самоутверждении и зависть к поэту и стали причиной трагедии, разыгравшейся 15 июля 1841 года у подножия горы Машук.

В глазах некоторых современников на роль прототипа Грушницкого мог претендовать и П. Каменский (1810–1875). В «Литературных воспоминаниях» И. Панаева о нем говорится: «Интересный молодой человек, явившийся с Кавказа с повестями a la Марлинский и солдатским Георгием в петлице». На Кавказе Каменский встретился с Марлинским и сделался его близким приятелем, подражая ему во всем, прежде всего в манере речи. Две повести Каменского из кавказского быта вышли в 1838 году и были крайне негативно оценены не приемлющим напыщенности Белинским. Указав на очевидную зависимость произведений Каменского от манеры Марлинского, критик заключал: подражатель «совершенно доказал славу своего образца, показав, как легко упражняться в этом ложном роде литературы, даже и не имея таланта, и особенно как смешон этот род».

То, что в Грушницком видели отражение сразу нескольких персон, как и в княжне Мери, симптоматично, но доказывает, скорее, именно то, что Лермонтов не рисовал с конкретной натуры, а воспроизводил определенный тип мироощущения. Тип поведения? la Марлинский в светском обществе 1830-х годов был явлением довольно распространенным, и писателю вовсе не было нужды создавать карикатурный портрет реального кавказского знакомого: в Грушницком сплавились лермонтовские наблюдения над многими «марлинистами».

Мы знаем, что подобная ситуация возникала не только после опубликования «Героя нашего времени». И в «Горе от ума» современники обнаруживали портреты многих известных москвичей, меж тем как сам Грибоедов такое сходство решительно отвергал, настаивая на типичности подобных характеров.

По принципу типизации организованы и центральные персонажи романа — Печорин и Максим Максимыч.

Особенности характера штабс-капитана Лермонтов очертил еще ранее в очерке «Кавказец», в котором как бы дан один из возможных вариантов развернутой биографии героя: «настоящий кавказец» — не индивидуальный характер, а предельно обобщенный социальный тип кавказского армейского офицера, близкого к солдатской массе, чернорабочего войны.

В романе этот характер обрел индивидуальность, сохранив все типовые черты. Насколько показателен был такой тип старого служаки, говорит в своих мемуарах ссыльный декабрист А. Розен. Встретившийся ему штабс-капитан Черняев тотчас вызывает у мемуариста литературную ассоциацию («совершенно вроде Максима Максимыча, описанного Лермонтовым»). А по поводу своих бесед со старослужащими офицерами Розен замечает: «…кавказцы почти все мастерски и красноречиво рассказывают: красоты природы, беспрестанная опасность, презрение смерти, продолжительное уединение при стоянке в отдельных крепостях придают им особенную живость, ловкость выражения и охоту высказаться хоть редко, но зато метко».

Остановимся лишь на одном эпизоде романа, который отчасти раскрывает натуру штабс-капитана и который нуждается в комментарии. Узнав о похищении Бэлы Печориным, Максим Максимыч заявляет своему подчиненному: «Господин прапорщик, вы сделали проступок, за который и я могу отвечать», то есть берет часть вины Печорина на себя, а исполнив официальный долг, сразу же меняет тон («Послушай, Григорий Александрович, признайся, что нехорошо»).

Максим Максимыч отбирает у Печорина шпагу. Его действие В. Мануйловым комментируется следующим образом: «Без шпаги офицер не имел права выйти из дому. Если старший по службе отбирал у офицера шпагу, это означало домашний арест. Такая же сцена со шпагой есть в „Капитанской дочке“ Пушкина…» Здесь необходимо кое-что уточнить. Действительно, в XVIII веке офицер и в захолустной Белогорской крепости должен был постоянно ходить при шпаге. Через шесть с лишним десятилетий ношение шпаги стало обязательным лишь в торжественной официальной обстановке. На Кавказе, в стычках с горцами шпага была малоэффективна, и большинство офицеров заменяли ее более подходящим к местным условиям оружием — шашкой или саблей, которые постепенно негласно утвердились и в военном регламенте[25]. В «Кавказце» Лермонтов отмечает, что настоящий кавказец «даже в Воронежской губернии… не снимает кинжала или шашки, как они его ни беспокоят».

Шпага же, оставаясь атрибутом официальной обстановки, свидетельствовала также и о принадлежности к дворянскому сословию. У современного читателя может создаться впечатление, что непритязательный в быту и в манерах Максим Максимыч не является дворянином. Однако это не так. Мы не знаем, был ли он потомственным дворянином или выслужил свое дворянство, но как штабс-капитан по Табели о рангах он имеет X класс и принадлежит к обер-офицерству, что дает ему право потомственного дворянства.