Дела и ужасы Жени Осинкиной

— Понимаешь, ведь Нита говорит — на похоронах никто не фотографировал.

— А может, следователи? — предположил Денис. — Еще до похорон…

— Возможно, — задумчиво сказала Женя, — возможно… Но как они к девочке-то попали? А вообще — ты не думаешь, что такие снимки могли сделать убийцы?

Теперь и Денис ответил:

— Возможно…

Но ехать в Москву решительно отказался, сказав загадочно: «У меня здесь дела». Был он все-таки новенький. Все остальные очень даже прислушивались к Жениным — ну уж никак не приказам, а, скажем, рекомендациям. Причина проста — аналитические свойства ее ума, прирожденные или развившиеся посредством постоянных тренировок, всем были очевидны. И это еще больше повышало ее авторитет среди друзей.

Услышав такую многозначительную фразу, Женя обеспокоилась. Но виду не подала, не желая задевать самолюбие и стеснять свободу личности. Успев заметить, что Денис о чем-то шептался с Нитой, она тоже потихоньку переговорила с ней. Поручила, как старшей, присматривать за ним, чтоб не наделал глупостей. О том же попросила и Витька, проницательно полагая, что тот глупостей не любит и в случае чего найдет способ их пресечь.

…В то самое время, когда расстроенная Нита поливала цветы, Скин и Славик сидели в березняке в пяти километрах от Оглухина, а точнее — вблизи Заманилок и сосредоточенно рассматривали некий блестящий предмет. Точнее, рассматривал Скин, потому что Славик давно рассмотрел его во всех деталях.

Было безветренно, хотя страшный ураган прошумел по лесу всего неделю назад. Кипенно-белоснежные березы, высоченные и стройные, как на подбор, застыли, будто любуясь своею же красотой. Тишина стояла в сквозном березняке, и гулко раздавался мерный стук в глубине рощи. Это пестрый дятел стучал своим длинным клювом, вцепившись крепкими коготками в ствол и упершись хвостом.

Ветви берез, с едва-едва тронутыми желтизной листочками, свисали сквозной завесой, щедро пропуская солнечные лучи. Августовское солнце разливало мягкое тепло по лужайке, где виднелись из травы не замеченные никем три замшевых головки подберезовиков, и нежно пригревало стриженые затылки Дениса и Славика.

Им сегодня было не до березок и птичек. Даже не до грибов.

Они склонились над маленькой пулей на ладони Славика. Верхняя половина ее необычно блестела не то серебром, не то никелем, а нижняя была медной. Тот самый вещдок, который еще в марте Славка-байкер нашел в снегу. Он тогда специально вернулся утром на то место, где ночью на полном ходу разглядел в свете фар двух мужчин и мертвую девушку. Вернулся, чтобы что-нибудь найти. И нашел.

Поступок был, прямо скажем, рискованный. Если бы кто-нибудь его увидел там или же позже, когда появилась милиция, идентифицировал на рыхлом и влажном снегу отпечатки его обуви — вряд ли удалось бы доказать, что он к убийству Анжелики совсем непричастен. Но Славик поступил с умом — он туда пошел на лыжах. А лыжи у большинства оглухинских одинаковые — в одном месте куплены. И вообще — шел по лесу на лыжах, нормально. Это другое дело, чем неизвестно зачем топтаться на месте убийства по колено в снегу.

Скин рассматривал пулю, а Славик пояснял:

— Это афганский такой сувенир. Мне дядька мой рассказывал. Они там брали патрон и вытаскивали осторожно пулю из гильзы…

— Взорваться ж могло!

— Это если по капсюлю бить — он в гильзе, посередке дна. По пуле бить вообще никогда нельзя! А если гильзу с боков пальцами держать и пассатижами пулю тянуть — ничего. Вот, значит, пулю вынимают, высыпают из нее порох. А пустую гильзу, ближе ко дну, высверливают тоненьким сверлом и вдевают проволочку или сразу — кольцо. Потом пулю обратно в гильзу вставляют. Пуля — медная. А гильза — зеленой краской покрашена. И вот они иголкой чистят-чистят — и головку пули, и гильзу — пока она вся вот такая не станет: видишь, как блестит!

— И что с ней делают?

— Да что хочешь! Проволочка если — то с двух концов загибают — кольцо получается. И цепляй на него что хочешь.

— Брелок, что ли?

— Ну да. Дядька говорит — там многие это делали. Такой получался настоящий афганский сувенир. По нему «афганцы» даже друг друга в первые годы узнавали. Ну, потом многие их порастеряли, конечно, — сейчас это уже редкость. Вот у этого мужика, видно, гильза-то разболталась с годами — и пуля выпала. Если он, когда заметил, выбросил гильзу, — тогда ничего не докажешь. А если пожалел брелок — память все-таки, — то это улика серьезная. Я тебе главное забыл сказать — в прошлом еще годуя у него этот брелок видел. И уж наверно не я один. Так что вещдок законный.

Оба замолчали, думая об одном.

А вернее — о трех вещах сразу.

Во-первых, как бы узнать, носит ли «афганец» подпорченный брелок. И если носит — как устроить, чтоб он сохранился у него до тех пор, пока на него не наденут наручники, — это во-вторых.

Было и в-третьих. Слава-байкер видел убийцу в лицо и узнал его. Скин после его рассказа полностью поверил в виновность владельца брелока. И теперь оба ломали голову — как произвести всю проверку так, чтобы убийца не почуял опасности и куда-нибудь не свалил: Россия — страна большая.