Дела плоти. Интимная жизнь людей Средневековья в пространстве судебной полемики

На протяжении всего периода Средневековья и Нового времени (вплоть до XIX в.) европейские палачи, о какой бы стране ни шла речь, оставались изгоями: к ним относились настороженно или с опаской, с ними старались не иметь никаких дел. Представителей этой профессии всегда селили подальше от центра города, на окраинах или в пригороде, соседи не заглядывали к ним «на огонек», к принадлежавшим им вещам брезговали прикасаться. (Илл. 55) Более того, никто из местных жителей, даже те, кто происходил из самых низов общества, отнюдь не стремился наниматься к палачам в услужение. Их помощниками становились либо их собственные дети, которых не принимали учениками ни в какие иные ремесленные корпорации, либо приговоренные к смерти уголовные преступники, которым иногда предлагался такой вариант помилования[1240]. Место палача мог также занять иностранец, специально приглашенный на эту должность или же случайно оказавшийся в том или ином городе и бывший для его обитателей чужаком[1241]. Вот откуда в рассказе отца Ришара об обстоятельствах дела Маргариты Ле Петур возникли вполне, надо полагать, достоверные упоминания о доме, «предназначенном для исполняющих ремесло палача» и расположенном в пригороде Лиона (la maison… destinée pour ceux qui sont élevés au dit emploi), и об испанце, нанятом магистратами практически сразу после скандала с разоблачением его предшественницы.

Негативное отношение к палачам, существовавшее в Европе на протяжении многих веков, объясняет, на мой взгляд, причины, по которым обман нашей героини оказалось возможно раскрыть лишь «в домашних условиях». Ведь частная жизнь человека, которого сознательно сторонились местные жители, могла стать известна только крайне ограниченному числу лиц. И хотя точкой отсчета во все трех версиях истории Маргариты являлись разные события – обыск в ее доме, донос служанки и донос помощника – все они так или иначе касались приватной сферы. Таким образом, то, что мадемуазель Ле Петур выбрала для себя столь специфическую профессию – куда более необычную, чем даже служба в армии, – стало для нее практически идеальным решением с точки зрения достижения поставленной цели: не раскрывая собственной идентичности, всегда оставаться для окружающих «месье Анри».

* * *

Важным, на мой взгляд, является и еще одно обстоятельство. Следование мужскому образу жизни со всеми его внешними атрибутами (костюмом, профессией, военным прошлым и даже наличием законной жены) в случае Маргариты Ле Петур ничем не напоминало игровую травестию, которой так славились европейские XVII и XVIII столетия и которая в этот период не только превратилась в расхожий сюжет для театральных постановок или произведений художественной литературы, но имела место и в реальной жизни, становясь modus vivendi для определенных страт общества[1242]. Однако ничего от стиля либертенов, аббата де Шуази (1644–1724) или шевалье д'Эона (1728–1810) мы в привычках нашей героини не найдем: ее выбор, как мне кажется, был совершенно прагматичен, ибо обеспечивал ей свободу от внешних условностей и право распоряжаться судьбой по собственному усмотрению. (Илл. 56)

И все же история приключений Маргариты Ле Петур – в том виде, в каком она дошла до нас, – не лишена «темных» мест. Возможно, главным побудительным мотивом для решения стать палачом действительно являлось стремление молодой женщины скрыть свой пол и тем самым сохранить независимость в мужском обществе Франции XVIII в. Однако причины, вынудившие ее уйти из дома, а также обстоятельства раскрытия совершенного ею обмана по-прежнему остаются не совсем ясны.