Дела семейные

А Роксана спросила, не думает ли он, будто в Канаде живут одни святые. И, насколько ей известно, Скалистые горы пока находятся в Альберте — если только правительство за ночь не перетащило их в Онтарио.

Оговорка смутила Йезада.

— Хорошо, — сказал он, — ставлю тебе пятерку по географии и больше не хочу говорить на эту тему. Хочу выйти на балкон, побыть немного в тишине и в покое. Чуть не забыл — у нас больше нет балкона, мы же превратили его в хибару.

— Ну зачем говорить гадости, — взмолилась Роксана. — Почему надо обзывать хибарой навес, который так нравится детям?

— Посмотри получше: вонючая старая пластмассовая скатерть от щедрот Вили. Пройдись по трущобам, и убедишься, что там все строится из пластмассы. Конечно, хибара, а что еще?

— Называй как угодно, у меня нет времени на споры. Мне еще надо сходить на рынок, купить картошку, приготовить обед.

— А раньше чем ты занималась?

— Бальными танцами! А ты как думал? Папу надо было обтереть губкой — знаешь, сколько времени уходит на это? И сменить ему простыни — я не хочу, чтобы ты жаловался на запах.

— Все равно воняет. Он безостановочно портит воздух. Чем это ты его кормишь?

— Тем же, чем тебя. Просто у него желудок хуже работает. Состаришься — узнаешь.

— Сглазить хочешь?

— При чем тут сглаз? Ты что, не стареешь? Мурад! Джехангир! Садитесь за уроки. И чтобы домашние задание было выполнено к моему возвращению!

Йезад следил с балкона, как Роксана с кошелкой в руках выходит из парадного. Он провожал ее взглядом, совсем как она по утрам, когда он шел на работу в те времена, когда они еще махали друг другу на прощанье. Роксана ступила на дорогу, и он чуть не закричал: осторожно, машины!

Роксана увидела машины и отступила на край тротуара. У Йезада вырвался вздох облегчения. Она дождалась паузы в движении и перебежала улицу. Заторопилась по другой стороне неровным шагом смертельно усталого человека. На нее было больно смотреть. Отсюда, с балкона, так хорошо было видно, как ссутулились ее плечи. Его любимая Роксана. Бремя жизни постепенно стирает ее красоту, а он бессилен и ничем не может помочь жене. Почему, ну почему, если его душа полна любви к ней, с его языка срываются слова, исполненные раздражения и враждебности, стоит им оказаться вместе?

Шло время, он стоял на балконе, наблюдая, как облака принимают вечерние цвета. Заходящее солнце обвело их края медными каемками. Он смотрел на хаос телевизионных кабелей и радиоантенн, электрических и телефонных проводов, исчеркавших небо. Таким и должно быть небо над городом, олицетворяющим хаос, думал он. Дикая путаница проводов, протянутых между домами, переброшенных через улицы, нелепыми петлями свисающих с деревьев, пьяно взбирающихся на крыши, — дикая путаница, в сети которой бьется квартал.

— Мне утка нужна, — донесся из комнаты голос Наримана.

Йезад оторвался от перил, на которые облокачивался, повернул голову. Вороны с карканьем взмыли в опутанное сетями небо. Он подождал. Нариман позвал опять.

Как быть? Это не его дело — он же ясно изложил свою позицию Роксане, и уж на этом-то он должен настоять… В любом случае, она скоро вернется.

Сумерки наполнились птицами, устраивающимися на ночлег, и летучими мышами, приветствующими темноту. Он смотрел, как они носятся среди проводов.

— Пожалуйста, мне очень нужна утка.

Слова бессмысленно плавали по комнате. На балкон робко выглянул Джехангир.

— Папа, дедушка хочет пи-пи.

— Слышу. Сейчас мама придет.

Нариман звал все громче:

— Утку, я больше не могу…

Его голос то смолкал, то снова взывал о помощи.

…Роксана услышала мольбу, открывая дверь.

— Вы что, оглохли все? Бедный папа просит утку!

— И что я должен сделать? — спросил Йезад.

— Утку ему подать. Что! Не в крикет же играть с ним, — огрызнулась Роксана, наклоняясь за уткой.

Йезад покачал головой:

— Я не прошу тебя о помощи! Но папе помочь, когда меня нет, ты мог бы?

Йезад снова покачал головой:

— Я с самого начала сказал и детей предупредил: не касаться судна и утки!

— В чем дело? Я все держу в абсолютной чистоте!

Роксана посоветовала мужу вспомнить, чему учил Ганди: «Нет ничего благородней, чем служение слабым, дряхлым и несчастным».

Он ответил, что Ганди тут ни при чем, поскольку ничего из его учения в Индии так и не сработало.

— Отдал Пакистан и создал проблемы для страны.

— Выступаешь как религиозный фанатик из Раштрия Севак Сангха, стараешься опорочить человека святой жизни. Вместо того чтобы поднимать шум из — за утки, радовался бы тому, что наши дети учатся понимать, что такое старость и сострадание. Это подготовит их к жизни, научит быть хорошими людьми.

— Пусть они сначала научатся радоваться жизни, получать удовольствие от своего возраста. У них еще будет время узнать, что такое немощи и смерть.

— Такие вещи не откладывают на потом. Добро надо делать каждый день — как Дейзи на своей скрипке играет каждый день. Пусть научатся добру, тогда и счастье у них будет. А когда немощными и старыми будем мы с тобой, они не отвернутся от нас.