Дела святейшие

— Можете уже ничего не опасаться, ваши жизни и ценности сокровищницы теперь в безопасности. Я настоятельница местной обители и пришла сюда для того, чтобы помочь вам.

Даша едва удержала рыдания: святыни спасены от грязных лап — об этом и мечтать было нельзя.

— ...Но прежде я хотела бы попросить об одном одолжении.

— Все, что угодно, матушка, — быстро проговорил Оганесян. Он расцветал на глазах: после того как забрезжила надежда на спасение, даже потеря бесценных книг его не так удручала. — Мы сделаем все, о чем вы попросите.

— Вы видели сегодня один предмет... Так вот я хочу, чтобы вы о нем забыли.

Несмотря на пережитое, Даша все же не удержалась:

— Но, матушка... Как же так... Этот крест не может принадлежать исключительно вашей обители, даже если... Он принадлежит всему народу. Всему православному люду.

— Безусловно. — Игуменья по-прежнему говорила, опустив голову. — Но позвольте нам решать, когда его явить. Для этого еще не настал момент.

— А... — начала было Даша, но получила довольно чувствительный тычок от Оганесяна и умолкла.

— Мы можем идти? — спросил полковник.

— Да, конечно. Да благословит вас Господь.

Даша приблизилась к настоятельнице почти вплотную. Неудержимое любопытство составляло девяносто пять процентов всего ее существа, и было сильнее всех доводов разума.

— Матушка, простите меня за дерзость, — она едва не плакала, настолько стыдно ей было приставать к духовной особе, — но позвольте все же спросить: как вы узнали, что мы здесь?

Игуменья подняла голову:

— Господь привел меня сюда, дитя мое, — дрожащим голосом ответила она.

Даша стояла ни жива ни мертва — перед ней была женщина, встреченная возле гостиницы.

— Это вы?! Но... Почему вы сразу не сказали?

— Я хотела дать ему шанс. — Игуменья опять смотрела в землю невидящим взглядом.

— Ему? Кому ему?

Настоятельница указала на дверь в тоннель, где скрылись Лия с «дядюшкой».

— Я надеялась, что Господь вразумит этого человека, но...

— Вы его знаете?! — Даша была потрясена.

— Да. Он был моим мужем.

Рогнеда охнула.

— Подождите... Получается, что вы — моя тетя?

— Я не просто твоя тетя, я твоя двойная тетя.

— А разве так бывает? — растерянно спросила девушка.

— Да, детка, бывает. — Настоятельница улыбнулась. — Я жена твоего дяди и одновременно сестра твоего отца...

— Так вы тетя Гардения?! — вскричала Рогнеда. — Но как же так... Мама говорила, что вы пропали без вести.

— Без вести я пропала для мира. Я совершила большой грех и теперь за него расплачиваюсь. — Игуменья снова обратила глаза, полные слез, на дверь, ведущую в тоннель. — Это я предложила моему брату Рогволду украсть кольцо и медальон с оберегом из музея.

— Для чего? — тихо спросила Рона.

— Для того чтобы отыскать спрятанные под монастырем сокровища. Хотя еще наша мама предупреждала: воспользоваться ими можно только для великого и благого дела. Она говорила, что нельзя трогать сокровища ради наживы, что это приведет к большому злу... И оказалась права.

Какое-то время настоятельница молчала, очевидно, ей тяжело было говорить то, о чем она молчала столько лет. Никто не смел и пошевельнуться.

— Нам с братом не нравилась советская власть, и мы решили бежать. Но перед этим забрать то, что, казалось, принадлежит только нам. Ночью Рогволд прокрался в музей, но кто-то заметил его или услышал шум и сообщил директору музея, его тестю. Леонид Дмитриевич сразу же пошел туда и был убит. Так же, как все остальные, я решила, что убийца — мой брат. Да, я хотела бежать от ненавистной мне власти, но не ценой крови... — Тихий голос звучал под низким сводом все увереннее. Казалось, с каждым словом женщина сбрасывает с себя тяжкое бремя, гнетущее ее все эти годы. — Рогволд исчез. Было невыносимо тяжело осознавать, что тебя предал близкий человек. Меня стали вызывать на допросы, обвинять во всех грехах и, скорее всего, посадили, если бы... Если бы не твой дядя. — Она посмотрела на Рогнеду. — Он занял пост директора музея вместо своего отца — все посчитали, что так будет справедливо, затем принялся отчаянно хлопотать за меня, убеждая всех и каждого, что я еще большая жертва, чем даже его отец... Он, как змей, опутал меня своей лестью, говорил, что любит, что всегда будет рядом, что...

Воспоминания о бывшем муже доставляли игуменье нестерпимую боль, ее дыхание стало прерывистым.

— ...И я сдалась. Я согласилась выйти за него замуж, хотя никогда не любила. Что ж, видно, Господь меня наказал за малодушие. Я жила с ним, как во сне, и терпела. Терпела до тех пор, пока случайно не нашла у него золотые монеты и другие вещи.

— Какие золотые монеты? — спросила Даша.