Франтишек в этот, как принято говорить, период времени переживал самый пик роскошной, упоительной и стремительной, как Лаба в Пардубицах, любви. Кларка с той памятной ночи, завершившейся похлебкой из рубцов в трактире «У Календов», покончила со всеми прежними знакомствами, перестала посещать заведения сомнительной репутации, парикмахерский салон мастера Матушки и даже модный салон «Ева». Все сэкономленные деньги она вкладывала в совместные с Франтишеком поездки и пикники на Карлштейн, в Кокоржин и Рабыни. Там в отелях можно было положиться на снисходительных администраторов, которые на все закрывали глаза, ибо до начала сезона было еще далеко, а на чаевые Кларка не скупилась. Благодаря всему этому Франтишек рос не по дням, а буквально по часам и, можно сказать, прямо на глазах превращался в почти стопроцентного мужчину. Естественно, такое не могло остаться незамеченным, ускользнуть от внимания его менее удачливых приятелей и сослуживцев: Тонды Локитека, Лади Кржижа, Михала Криштуфека и в первую очередь Ады Горского.
В один прекрасный день Ада притащил с собой большой конверт, туго набитый ответами на помещенное им в газете объявление, и в кармане сцены подстерег Франтишека, тащившего полотняное дерево, то самое, под которым будет изливать свои чувства, изъясняться в стихах Сирано де Бержерак Ростана. Вцепившись в локоть Франтишека с заговорщицкой миной, Ада зашептал: «Рванули на минуточку в раздевалку!» — и поволок его за собой, словно торговец наркотиками клиента. В раздевалке Ада сперва заглянул в душевую и умывальную, тщательно притворил за собой дверь и лишь тогда достал толстенный конверт, спрятанный под рубахой. Он высыпал содержимое на стол, разгреб десятки писем и открыток жестом рекламного деятеля, раскинувшего веером колоду роскошных проспектов, и воскликнул, с трудом подавляя волнение:
— Читай!
И Франтишек прочел:
Франтишек читал письмо за письмом, и сердце его сжималось. Его вдруг охватило чувство стыда и вины. Он подсознательно пытался оградить себя от них дешевым и безболезненным сочувствием, в то время как Ада, сидящий напротив, самодовольно барабанил пальцами по пластиковому покрытию стола и выглядел как американский миллионер, только что возвратившийся из Африки после удачного сафари, похваляющийся своими трофеями.
— Кошмар и тихий ужас, — неуверенно пробормотал Франтишек, и Ада, словно ожидавший именно такой, а не иной реплики, страстно зашептал:
— Отпад, а, приятель?! Это же золотое дно! Надо же, чтоб так подфартило! Но мне нужна твоя подмога. Самому не управиться. Еще хорошо, если смогу обзвонить тех девочек, у кого есть телефон, остальным надо отвечать письменно, а что касается писанины, тут я, сам знаешь, не секу. Возьми на себя. Кладу тебе стольник за каждое письмо. И еще — там, где я сам не смогу поспеть, можешь заняться ты. Ну, ты как, Ринго? Что скажешь?