Дела закулисные

В конце августа Франтишек вместе с Ленкой возвратились в Прагу и начали новую жизнь. Ленка устроилась гардеробщицей в театр «На Виноградах». Франтишек продолжал ставить декорации в своем театре, учился, отсиживал исключительно в случае крайней необходимости положенные часы на собраниях и старался не высовываться. Его преследовал сон, приснившийся в Марианских Лазнях, и тот не поддающийся никаким объяснениям факт, что Павел Лукашек действительно утонул. В самом начале отпуска Павел поспорил, что переплывет Липенское озеро, хватил для куражу две рюмки водки, и больше его никто не видел. Руководству театра пришлось снять с репертуара «Разбойника», а приглашенный на эту постановку режиссер Вогницки начал в ускоренном темпе репетировать «Отелло».

Дездемону исполняла Дарина Губачкова. Тонда Локитек, который всего год назад торчал бы целыми часами в кулисах и тихо млел от ее красоты и таланта, сейчас без малейшего сердечного трепета ставил постель для Дарины и ее мавра. Тонда Локитек дышал теперь исключительно своей Вероникой.

Сейчас на его месте за кулисами сверкали волчьи буркалы Иржи Птачека. По весне его прихватил острый суставный ревматизм, положив конец ночным вылазкам в Стромовку, на Кампу или Петржин. Свое нездоровое любопытство он перенес на театральные гримерные, куда проникал подобно человеку, проходящему сквозь стены, чтобы затем в трактирах «У тына» и «На фруктовом рынке», вылупив глаза, поражать простачков своими россказнями — с безудержными поэтическими вольностями он нес невероятную чепуху из личной жизни артистов. В его интерпретации все артисты поголовно принадлежали к тайному обществу сексуальных маньяков и нимфоманок.

— Но самая страшная из них Губачкова, — сообщал без тени рыцарства Иржи Птачек, так и не сумевший убить в себе чешуйчатого дракона вожделения, а по вине врожденной трусости не способный подступиться к нормальной женщине. — Ей подавай, ну… это… самое… ну, вы понимаете, что… по три раза на дню, не меньше. Утром, днем и вечером. А когда на нее накатывает, она хватает и тащит на себя каждого, кто подвернется — и режиссеров, и актеров, и осветителей, и даже монтов. Губачкова с каждым не прочь… переспать!

— Ну а как насчет тебя, Птачек? — с подковыркой спросил ехидный мусорщик Митя Багно, хвастливо утверждавший, что в силу своей профессии знает людей насквозь и даже глубже. — Ты-то как? Тоже небось с ней… это… а?..

Иржи Птачек, сладострастно хрюкнув, изрек:

— О подобных делах джентльмены не распространяются. Меня, пожалуйста, не расспрашивайте.

Но в его голове какая-то заноза все-таки засела. Престиж Птачека в этом вопросе среди монтов и завсегдатаев староместских трактиров был равен нулю, и даже мелкая, но доказуемая любовная интрижка наверняка возвысила бы его и укрепила реноме. Его байки про грязные похождения всем достаточно осточертели, да и вообще верят ли ему? Иржи Птачек принялся целенаправленно работать над созданием своего нового имиджа.

— Скажу я вам, пан Мастер, не всякая баба есть б…., — обратился он как-то во время перекура на репетиции «Отелло» к пану Пароубеку, большому любителю пикантных историй из жизни простого народа, из которого сам когда-то вышел. Он, если хотите знать, выучился на пекаря, что никак не отразилось на его актерском таланте. Пароубек был актером милостью божьей, лучшим, чем любой окончивший ДАМУ.

— Вы утверждаете это на личном опыте, пан Птачек? — поинтересовался он.

Поощрение даже такого рода подействовало на Иржика вдохновляюще.

— Да! Утверждаю на личном, — вскричал он. — Со мной это было! И неоднократно! Вот, например, вчера, уважаемый Мэтр! Вчера после спектакля я пошел на «Угольный», хожу себе клею одну, ну, скажем, тридцатилеточку. Второй сорт, а туда же, требует вперед три стольника. Я даю. Ловлю я, значит, тачку и везу ее в Стромовку, чуть подальше Планетария, может, знаете?

— Ну, знаю, а что потом? — любезно и с интересом спросил пан Пароубек.

— В том-то и штука, — с важностью продолжал Иржи Птачек. Потом ничего! Ничего у меня не получается, хоть умри. Природа, видно, на меня разгневалась. Как она ни старалась, я не реагирую. И знаете, что она сделала? Вернула мне мои три сотни и послала к врачу. Вот это характер, а? Вот что значит профессиональная честь, а? Вот вам и б…. А?

Пан Пароубек изумился и заметил:

— Невероятно! Я бы с удовольствием согласился пережить такое приключение. Но разве я могу? Ведь меня повсюду сразу же узнают, как фальшивую десятку! Нет, я себе этого не могу позволить.

Пан Пароубек говорил это исключительно из вежливости, ибо всем было известно, что он хоть и записной любитель анекдотов и пикантных историй, но сам лично горой стоит за любовь — романтическую и верную.