Дела житейские

Не хотела я быть в этом мотеле, когда он вернется дурной, с мутной башкой. Я плакала всю дорогу в такси, ребенок вовсю брыкался, а я, клянусь Богом, только и мечтала, чтобы меня скрутили, вырвали плод из моего чрева и выбросили к чертям собачьим. И во что это я влипла? Я на пятом месяце, ношу ребенка от человека, которого люблю, но мы не женаты, и я понятия не имею, когда мы поженимся и поженимся ли вообще. Да нужно ли мне все это и хочу ли я стать женой этой черной задницы? Сначала умоляет меня не избавляться от ребенка, а теперь ему моча в голову ударила, и он вопит, что это, мол, я все подстроила. Я только одного желала всем сердцем: петь. Любить и петь.

Расплатившись с водителем, я достала ключ и с трудом открыла дверь: меня всю трясло. Надо же, я боялась своего собственного возлюбленного! Он схватил меня за руку, будто я совсем чужая. Побросав одежду и все прочее в сумки, я кое-как закрыла их, подсчитала, сколько у меня десятицентовых монет, и пошла звонить по телефону. При этом я все время следила, не появится ли такси и не повернет ли, часом, сюда, чтобы успеть убежать. Сердце у меня колотилось так, что я опасалась сердечного приступа или удара. Поделом было бы ему — придет сюда, а на холодном цементе я и его нерожденное дитя. Небось живо бы протрезвел. Что-то ты начинаешь сочинять мелодраму, Зора, хватит! Довольно! Возьми себя в руки. Сделав глубокий вдох, я приказала себе успокоиться. Как только это мне удалось, я позвонила, чтобы узнать, когда идет ближайший автобус. Ни один автобус на Манхэттен уже не отправлялся. Поезда? Сегодня их тоже не будет. Тогда я принялась выяснять, нет ли свободного номера в каком-нибудь отеле, но все было занято. Вот невезенье!

Сделав еще один глубокий вдох, я внушила себе, что Фрэнклин не вернется, пошла в мотель и заперла дверь. Потом села на кровать. Как же все скверно. Все, все. Я собиралась замуж. Надеялась сделать в студии пробную запись. Полагала найти продюсера, который скажет мне, что у меня свой стиль и замечательный голос, и выразит желание записать меня. Как я дошла до этого? Когда это все началось? Я уже не лила слез, поэтому включила телевизор и стала рассеянно смотреть на экран. Каждый раз, когда свет фар пробивался сквозь занавески, я впадала в панику. Из-за этого я даже халат не стала надевать. И вдруг в двери щелкнул ключ. От страха я перелетела с одной кровати на другую.

— Не прыгай, бэби. Никто тебя пальцем не тронет.

— Как ты добрался сюда, Фрэнклин? Я не слышала машины.

— Шел пешком.

— Всю дорогу, в такой темноте?

— Мне надо было пройтись.

— Почему ты так ведешь себя? В первый раз мы наконец собрались отдохнуть, и ты все испортил.

— Нет, это ты все испортила, детка.

— Да что я такого сделала?

— Скорее, не сделала. Вернее, я хотел сказать, извини, но не скажу, по крайней мере пока. Давай поиграем, выспимся, а завтра будет видно, как я себя чувствую.

— Ты рехнулся!

— Нисколько, и прошу не лезть ко мне с этим.

— Ты что, считаешь меня секс-машиной, что ли? Мы идем на концерт, сидим на травке, с здрасте-пожалуйста, ты начинаешь глазеть на девчонок и мне же говоришь, как они соблазнительны! А теперь, ничего от них не добившись, хочешь, чтобы я с тобой трахалась.

— Да не бегал я ни за какими девчонками.

— Скажи, пожалуйста, что бы ты сделал, если бы я выкинула что-нибудь в этом роде и хвалила раскрасавцев мужчин?

— Они на тебя и не посмотрят, потому что ты толстая и брюхатая.

— Да пошел ты…

— Что ты сказала?

— Что слышал.

В тот же миг Фрэнклин развернулся и ударил меня наотмашь с такой силой, что я стукнулась головой о спинку кровати. Перед глазами у меня все поплыло, и что-то серебристое вспыхнуло и погасло; я только почувствовала, как заныла правая щека. Не сознавая, что я делаю, я отпрыгнула и швырнула в него лампу, но он ловко перехватил ее.

— Ах ты ублюдок!

Он обезумел и пошел на меня, но вдруг остановился как вкопанный. Я прижалась к спинке кровати, держа в руке радиобудильник, готовая швырнуть и его.

— Поставь на место, детка. Это черт знает что! Я виноват. Я не имею права поднимать на тебя руку. Прости, ради Бога! Я виноват.

— Не приближайся, Фрэнклин, не то я проломлю твою дурацкую башку.

Ребенок зашевелился, и мне надо было изменить позу. Господи, как из всего этого выбраться? Ничего кошмарнее я не помню: Фрэнклин ударил меня! А я бросила в него лампу. Всю жизнь я только и слышу ужасы про то, как муж с женой бьют друг другу морды. Никогда не могла понять, почему люди, любящие друг друга, так поступают. А теперь понимаю. Хотя нет, все же не понимаю. Я ревела как белуга и хотела высморкаться, но боялась поставить на место радио. Фрэнклин сел в ногах кровати и обхватил голову руками. Похоже, он плакал, но меня это не трогало. Как-то я видела передачу Фила Донахью на эту тему: почти все женщины в один голос говорили, что, ударив вас, муж готов на все, лишь бы добиться прощения. Его слезы подтверждали это.

— У вас все в порядке? — постучал кто-то в дверь.

— Нет, — простонала я.