— Это был лучший рождественский праздник за много лет, — ответил он, — за много, много лет. Спасибо тебе, милая.
— От души рада это слышать. И тебе, Фрэнклин, спасибо, что поехал со мной.
— Отец у тебя — что надо. Мудрый старик. — Фрэнклин откинулся на спинку кресла и стал смотреть в иллюминатор.
— Почему ты так считаешь?
— Да на это много причин. Мы с ним поговорили как мужчина с мужчиной; я с юности мечтал поговорить так с моим отцом, а с твоим это получилось как-то само собой.
Я тоже откинула спинку кресла и приблизилась к Фрэнклину.
— И что же он сказал тебе?
— Чтобы я ничего не боялся и делал свое дело как мужчина. А то, что меня все время выбрасывают с работы, — это не моя вина. Понимаешь, мне было очень нужно услышать это от другого мужчины. Он рассказал мне, как тяжко ему было начинать, и просил меня верить в удачу и никогда не отступать. Чтоб даже думать об этом не смел, как бы ни было плохо. Мне очень понравился твой отец, Зора, я бы хотел походить на него. Ты устала?
— Немножко.
— Ну тогда положи голову сюда, бэби. — Он подставил мне плечо, обхватил рукой мою шею, а ладонь положил мне на руку.
— Тебе не страшно, Фрэнклин?
— Чего?
— Ничего, — пробормотала я, прижимаясь щекой к его плечу.
12
— Ну так что ты собираешься делать?
— Все что угодно, только не сидеть дома, Фрэнклин.
— Но все билеты на приличные шоу и концерты давно уже распроданы, а я не намерен выбрасывать на ветер семьдесят пять долларов только для того, чтобы идти невесть куда и танцевать — это уж точно.
— А почему бы и не выбросить? Можем же мы позволить себе это один раз в год. Где газета?
— Позвони своим подружкам. Кто-нибудь из них наверняка знает, где приличная вечеринка. Спроси Порцию — она настоящая Рона Баррет, когда дело касается развлечений.
— Ты ведь терпеть не можешь Порцию, не так ли?
— Разве я это говорил?
— Говорить, может, и не говорил, но ты всегда с такой иронией отзываешься о ней.
— Никакой иронии. С чего это ты взяла? Позвони ей, правда!
— Ладно, позвоню. Только сначала просмотрю объявления.
— А ведь Мария хотела заскочить к нам на Новый год.
— Это она просто так сказала, но с ней всегда все не ясно. Да Мария уже давным-давно забыла об этом.
— А ты позвони и напомни.
— Зачем? Ты что, так хочешь ее видеть?
— Просто она симпатичная, так мне во всяком случае кажется. Притом она довольно забавна и к тому же твоя подруга.
— Не думай, что я такая раззява и не заметила, как ты глазел на ее титьки.
Я почувствовал, как кровь бросилась мне в лицо. Что за черт?! Попробуй не глазей на них, когда тебе их в нос тычут! Я не привык к тому, чтобы Зора ревновала. Вот здорово! Когда на улице я смотрю на задницу какой-нибудь красотки, Зора, перехватив мой взгляд, ехидно спрашивает:
— Что это ты там рассматриваешь?
А я удивляюсь:
— А что такое? — И иду дальше как ни в чем не бывало.
— Если тебе так хочется, можешь пойти за ней и получить свое. Мне это безразлично.
— О чем это ты, бэби?
Тут она обычно присвистывает и ускоряет шаг. И чего она вяжется? Ни о каких девицах я думать не думаю. Да любого мужика хлебом не корми, дай поглазеть на задницу восемнадцатилетней пташки — особенно если она так обтянута. Это называется похотью, но с чего это бабы взяли, будто если пялишься на них, значит, до смерти хочешь, ума не приложу. Женщина, которую я хочу, идет рядом. А вся эта мура — вроде проверки. Если женщина тебя любит и это задевает ее, не сомневайся: сегодня ночью в постели она выложится и покажет тебе такое, о чем ты и не мечтал. А все это только потому, что ей в башку втемяшилось, будто она должна тебе что-то доказать. Гораздо хуже, когда она на такое не реагирует: тут уж мужику надо смотреть в оба; здесь что-то не так.
— Не глазел я на ее титьки, Зора. Да она всем, кто там был, их показывала! — Тут я рассмеялся. И, к моему удивлению, Зора тоже.
Она наклонилась над кухонной стойкой, просматривая газету, а я зашел сзади и прижал своего маленького к ее соблазнительной круглой попке.
— Фрэнклин, отстань, нечего со мной заигрывать.
— Мне просто до смерти охота почувствовать твое тело, малышка, но если, по-твоему, я должен подождать Марию, то ладно.
Обернувшись, Зора влепила мне пощечину. Не слишком сильную, но все же чувствительную.
— О'кэй. Виноват. Больше не буду. Как насчет партии в скрэбл, когда кончишь?
— Тащи доску. Вот смотри, что-то такое в Савойе, и всего пятьдесят долларов.
— С каждого?
— Еще бы. Но в Савойе здорово. Давай сходим!
— Зора, пятьдесят баксов! Это же грабеж! Позвони Клодетт и всем, кого знаешь. Надо же попробовать найти что-то подешевле.
Зора сняла трубку и набрала номер. Первой она, кажется, позвонила Клодетт, потому что принялась поздравлять ее с рождением ребенка. Ну кому в наше время придет в голову назвать младенца Джорджем? Зора стала выкладывать ей все про занятия вокалом и про свою пробную запись, над которой должна была начать работать, и очень долго трепалась, а я сидел и ждал, когда же она наконец спросит о том, какие сейчас в Нью-Йорке новогодние развлечения. Я даже стал покашливать от нетерпения.