— Он угодил за решетку; кто-то настучал, словом, нужно две с половиной сотни. Я обещал ему помочь. С завтрашнего дня у меня новая работа — довольно приличные бабки, я хотел стрельнуть у моей подруги, а она как назло у одной из своих приятельниц. Не можешь одолжить мне до следующей недели?
— И рад бы помочь тебе, но у меня такая невезуха последнее время, что хоть фамилию меняй. Все одно к одному. К тому же девица, у которой я теперь кантуюсь, гонит меня к чертовой матери. Хочешь верь, хочешь нет, но я в глубокой заднице. Подумываю податься в „АИ". Прости, старик.
— Это что еще за хреновина — „АИ"?
— „Анонимные Игроки".
— Понятно, дружок. Ничего не поделаешь. Ладно, заходи как-нибудь, только с новой колодой, сукин сын, мне не терпится надрать тебе задницу.
— Держи карман шире! Ты как, Фрэнки, все с той же учительницей?
— Ага.
— Она тебе еще не надоела?
— Сам удивляюсь, старик. Ну, до скорого!
Я повесил трубку, уселся на табурет и уставился на свое дерево. Звонить было больше некому. Спать я не хотел, телевизор смотреть — тоже. Подвинув табурет к верстаку, я взял в руки деревянный молоток и стамеску. Но это, похоже, было не то, чего я хотел. Мне хотелось порезать. Сменив стамеску на нож, я попробовал им поверхность древесины. Затем глянул в окно. На улице снова мело. Закурив, я сделал несколько глубоких затяжек и бросил сигарету в пепельницу. Кассета с „Висперсами" кончилась, и в доме стояла непривычная тишина. Я поднялся и врубил „Землю, ветер и огонь". Первая песня называлась „Путем мира". Вернувшись к верстаку, я провел пальцами по дереву. На ощупь оно казалось слишком грубым. Рубанок лежал на нижней полке, я достал его и примерился, но мне никак не удавалось подобрать нужный инструмент. Ножом, а уж тем более резачком, работать было еще рано.
Поднявшись, я плеснул себе выпить. Что же мне сказать завтра Джимми? Ума не приложу. Глоток согрел меня. Когда кассета кончилась, я выкурил чуть ли не десять сигарет и допил бутылку. Снова стало тихо, но ставить новую кассету было неохота. Уж хоть бы Зора пришла! Когда она здесь, нет этой гнетущей тишины. Прислонившись к холодильнику, я все смотрел и смотрел, как за окном кружится снег. Голова шла кругом при мысли о Дарлин. Чем же мне ей помочь? Дух ее сломлен. А у меня не слишком большой опыт по части таких дел. Мне чертовски хотелось позвонить Зоре и сказать ей, что она мне сейчас нужна больше, чем своим глупым бабам. Ведь она принадлежит мне, в конце концов. Но я боялся, что мне станет еще хуже. Слышать ее голос и не видеть ее — это, пожалуй, уж слишком. Так хотелось поговорить с кем-то по душам, выложить все, что накопилось, только с чего начать? Впрочем, какая разница, поговорить-то все равно не с кем. Я снова закурил, затянулся и вдруг ясно понял, что, в сущности, у меня нет друзей.
15
С чего это я возомнила, будто могу кому-то помочь? Да у меня самой так мало энергии, что вся она уходит на любовь к Фрэнклину, а остальное я делаю чисто механически: от готовки до преподавания. Ума не приложу, как это Фрэнклин не замечает, что я нагнала четыре килограмма; может, просто помалкивает. Не знаю, может, дело действительно в страхе. Меня мучают сомнения, что я не такая уж" талантливая певица. А вдруг мою пробную пластинку вовсе не заметят, или я заключу посредственный контракт, и он не оправдает моих надежд? Возможно, мое пение никому не понравится. А кто будет за это расплачиваться? Думаю, главная моя беда в том, что я страшно зациклена на себе. Ах, если б я могла поменьше думать о Зоре и не сомневаться во всем, наверное, тогда у меня было бы больше сил и сострадания к другим.
Я все время пытаюсь внушить Фрэнклину, что меня по-настоящему волнуют его дела, но мне не следует ограничиваться только им. Вот, например, Мария — моя подруга. И ей действительно плохо. Если хочешь преодолеть эгоцентризм, попробуй помочь тому, кому ты нужна. Словом, когда Мария позвонила, меня даже обрадовала возможность отвлечься от своих дел. Она была в истерике и, конечно, в дымину пьяна. По ее словам, придя вечером домой, она увидела на двери судебное определение: ей предписывалось выехать из квартиры в течение семидесяти двух часов.
— Ума не приложу, Зора, что мне делать. У меня нет сил. Ведь это же просто невозможно вынести. Женщине приходится из кожи вон лезть, чтоб хоть как-то заявить о себе. Скажи мне по совести, я стоящая комическая актриса?
— Еще бы, Мария!
— Пусть так, но эти мужики в шоу-бизнесе умеют только вставлять палки в колеса. Да что тут говорить: я не Ричард Прайор и не Билл Косби, куда мне до них!
— Перестань, у тебя свой стиль, а это очень важно и гораздо лучше жалких подделок.
— Ну уж о стиле… Ой, погоди, мне надо…