Геннадий, наконец, начал осознавать, что в своих домыслах-фантазиях пожалуй хватил лишку и утратил способность реально оценивать события. Но не так-то просто оказалось вновь заставить себя мыслить рационально после нескольких часов тяжелейшего помешательства на почве ревности.
– Так всё-таки, объясни, где ты была… и на какой там иномарке тебя увозили? – голос Геннадия уже не звучал грозно, но по-прежнему излучал подозрения.
– Надо же… И кто это тебе успел настучать? Представляю, как тебе всё обрисовали… А ты и поверил? Мне значит веры нет, а уличным брехунам веришь, – из её глаз, казалось, вот-вот вновь брызнут слёзы…
Со стороны улицы, возле калитки, послышался скрип тормозов. Геннадий нервно глянул в окно. Через штакетник забора виднелась не первой молодости иномарка, а возле калитки топтался незнакомый мужик лет сорока, в руках он держал большой букет цветов. Лицо Геннадия, вроде бы несколько успокоившееся вновь злобно исказилось, он не мог оторвать глаз от этого букета. Цветы были не полевые, а явно покупные из города. Он кинулся через веранду во двор, к калитке, так резко распахнул калитку, с таким лицом, что мужик с букетом в некотором испуге попятился. Незнакомец, видимо, интуитивно, понял причину столь зловещего взгляда… Он вдруг, мягко и благодарно улыбнулся и быстро заговорил:
– Извините… Вы муж Ларисы, местной фельдшерицы? Видите ли, я из дачного посёлка, мой сын вчера серьёзно поранил ногу, рассёк её об острую ржавую железяку, возникла опасность заражения крови и повреждены сухожилия. Благодаря вашей жене всё, слава Богу, обошлось почти без последствий. Она и перевязку сделала и согласилась сопровождать нас до райбольницы, и там добилась проведения операции. И потом… я очень переживал за сына, он после операции был без сознания, а медперсонала там не хватает, и я попросил Ларису остаться рядом с нами на ночь. Поэтому она была вынуждена возвращаться на автобусе уже днём. Сейчас у сына вроде всё нормально, он пришёл в себя и я вот приехал выразить свою признательность… Кстати, а Лариса сейчас, дома?…
6
Ближе к ночи, уложив дочку спать, они по обыкновению смотрели телевизор, лёжа в постели и не воспринимая происходящего на телеэкране вполголоса разговаривали. Букет стоял в вазе на столе.
– Я и не подозревала, что ты можешь так ревновать, – Лариса скосив глаза смотрела на чернеющий на фоне белой наволочки профиль мужа, будто видя его впервые.
Геннадий слегка тряхнул головой – его одолевала дрёма, но настоящий сон почему-то не шёл.
– Ну, хватит, Лар… ну сколько можно. Ну дурак, ну втемяшилось в башку, ухайдокался после смены, а тут захожу ни тебя, ни девчонки, – в который раз он оправдывался, не зная как загладить вину. Но жена по прежнему осуждающе косила на него глаза. – Ты только не думай, я всё понимаю.
– Что ты понимаешь? – Лариса взяла лежащий поверх одеяла пульт и переключила программу.
– Ну что скучно тебе со мной.
– Ну и что… у тебя появились какие-то конкретные предложения?
– Да не знаю… ну, в общем… чёрт с ним с внедорожником. Давай, как ты хочешь, квартиру в городе купим. Хочешь, в Москве купим. Накопим, я работаю, ты работаешь, тратим мы мало, продукты свои…
– Чего это тебя так… уговаривала тебя, уговаривала и слушать не хотел, а тут вдруг… в Москве… Да ты знаешь, сколько в Москве квартиры-то стоят?
– Ну… тысяч пятнадцать баксов наверное, – неуверенно ответил Геннадий.
– Что… пятнадцать? – Лариса аж приподнялась на постели и в голубоватом свете исходящим от телевизора прямо перед глазами Геннадия мелькнула полная обнажённая рука жены с уже успевшем потемнеть синяком на предплечье. – Ты бы хоть спросил-поинтересовался, в Москве ведь так часто бываешь. Пятнадцать, – она снисходительно улыбнулась, перебила подушку и вновь легла. – Даже однокомнатную в хрущобе за пятнадцать сейчас не купишь, не меньше двадцати-тридцати. Даже если и накопим, ты что собираешься нас там в однокомнатную всех запихнуть, у нас же девчонка растёт. А на двухкомнатную нам с тобой до пенсии пахать, – она говорила с искреннем сожалением… но сомнений не было – она уже не раз сама обдумала этот вопрос и сделала неутешительный вывод.
– А как же… ты тогда здесь… ты же вон какая… талантливая, тебе на сцену надо, выступать, – он уже сам не знал, как её утешить.
Лариса повернула голову и они несколько секунд смотрели в глаза друг другу. И он увидел совсем другие её глаза. Пожалуй впервые за все годы супружества она смотрела на него без насмешки, без снисхождения. Потом она заговорила совсем другим тоном, словно жалея его… и себя: