Делай что должен

– С каких пор наёмники корпораций, не дававшие присягу Доминиону, стали предателями? – поинтересовался тот.

Густав начал закипать. Хоть он и понимал мотивы союзовца – и даже уважал его желание защитить своих солдат, – но его злило упрямство контр-адмирала. Наглядно убедившись в мощи Доминиона и великодушии императора – носителем воли которого и был Густав, – фон Ройтер имел наглость ещё и условия ставить! Такое надо пресекать сразу, пока в умах союзовцев не появилась опасная мысль, что Доминион может пойти на попятный.

– Вы не в том положении, чтобы ставить условия, – холодно напомнил он. – Или пример Дорсая не был достаточно убедительным?

– Угрожаете? – фон Ройтер зло уставился в глаза оппоненту.

– Напоминаю, – отозвался тот, не отводя взгляд.

Напряжение буквально ощущалось физически. Густав уже подумывал вышвырнуть за борт упрямого союзовского осла и затребовать нового, более трезвомыслящего переговорщика, когда между мужчинами вклинилась посол.

– Дорсай показал каким может быть гнев Доминиона, – примирительно сказала идиллийка. – А теперь у вас есть возможность продемонстрировать, что император умеет быть милостивым. Мы пришли как миротворцы, так давайте творить мир.

Густав глубоко вдохнул и выдохнул, успокаиваясь. Да, он пришёл как миротворец. Дорсай сыграл с Доминионом злую шутку. Став наглядным и жестоким уроком для всех, он породил страх. Страх, удерживающий многих недовольных от сепаратистских настроений. Но тот же страх заставлял оступившихся стоять до конца, зная, что пощады не будет. А войны с отчаявшимися, загнанными в угол, обходятся казне дорого.

Задача Густава – продемонстрировать, что император способен прощать солдат и народ, карая правителей и зачинщиков. И в будущем Доминион получит головы бунтовщиков, преподнесённых их же испуганными последователями, жаждущими купить прощение. В этом свете можно подарить жизни рядовым пешкам Консорциума. Если разведданные с Идиллии верны, то с отребьем “специальных полицейских” частей союзовцы и сами церемониться не станут. Ну а остальные… Пусть будут головной болью Союза. Поведут себя плохо – уронят имидж правительства Союза, приютившего головорезов. Сунутся на территорию Доминиона – будут болтаться на виселицах.

– Вы правы, посол, – согласился Густав. – Но только в знак наших добрососедских отношений.

И протянул руку союзовцу.

– В знак добрососедских отношений, – согласился фон Ройтер, отвечая на рукопожатие.

И перевёл взгляд на свой планшет. Тридцать пять тысяч убитых, более восьмидесяти тысяч раненых – кошмарная цифра. Причём многие ранены тяжело и могут попросту не перенести транспортировку. Несмотря на недавний спор, предложение доминионца о лечении на планете было сказочным подарком. Хоть гордость и взывала отказаться от подачки, но когда на кону стоят человеческие жизни – можно и нужно засунуть её куда подальше.

– С вашего позволения – выйду, свяжусь с командованием на Плимуте, обрисую ситуацию, – фон Ройтер вскинул ладонь к виску.

– Разумеется, – улыбнулся Альбор.

Союзовцу выделили каюту, оборудованную системами связи, чтобы тот мог получать инструкции или докладывать о развитии ситуации своему правительству в приватной обстановке.

Когда фон Ройтер вышел, Альбор сел в кресло и посмотрел на идиллийку:

– Что скажешь?

В приватной обстановке они всегда были на “ты”. С послом по особым поручениям Деленн Сатай генерал-адмирал дружил уже дольше двадцати лет. Он с улыбкой вспомнил, с каким неодобрением встретил решение отца допустить идиллийцев к службе в министерстве иностранных дел Доминиона. Легкомысленные, бесхребетные прожигатели жизни – так он воспринимал жителей дальней колонии в то время. Его раздражали дарованные Идиллии преференции, но спорить с тогда ещё живым отцом было бесполезно. Альбор Четвёртый решил, что уникальная натурализация принесёт пользу Доминиону. И не ошибся.

Насколько бесполезными идиллийцы были в деле военном, настолько неоценимыми оказались на дипломатическом поприще. Эмпатия и умение находить общий язык со всеми – со временем сделало их незаменимыми работниками дипломатического корпуса. На кораблях для них даже переоборудовали особые “посольские каюты”, удалённые от обитаемых отсеков настолько, чтобы в случае чего, эмпатия не вывела из строя экипаж.

Со временем Густав и сам оценил, насколько полезно иметь под рукой живой детектор чувств. Да и компанией идиллийцы были прекрасной. Для брата императора искренность была редким, а оттого особенно ценным даром. С самого детства он никогда не был уверен, говорят ему правду, или то, что он хочет слышать. С эмпатами было проще: он буквально мог знать, что на душе у собеседника.

Вот и сейчас генерал-адмирал почувствовал эмпатический контакт, едва они остались наедине.

– Фон Ройтер – гремучая смесь уязвлённой гордости и колоссального облегчения, – сообщила Деленн, присаживаясь на подлокотник кресла Густава. – Мне кажется, он до сих пор не верит, что ты не испепелил Новый Плимут в назидание всей галактике.