Делегат грядущего

В ту недавнюю пору случилось так, что в кишлаке Умный Камень власть перешла в руки женщин. Сам по себе этот факт, будь он где-нибудь на Памире, не показался бы никому удивительным: женщины на Памире свободны, никогда не носили они паранджи и трудятся зачастую больше мужчин, многие из них — коммунистки, а в «Трудах Памирской экспедиции» помещены всем известные фотографии дряхлой председательницы сельсовета в рушанском кишлаке Кала-и-Вамаре, что означает в переводе — Светлая Крепость, и другой, молодой памирской женщины, которая недавно училась в Восточном институте и была выбрана в члены Совета такого кишлака, который называется городом Ленинградом…

Но кишлак Умный Камень находится не на Памире, а много ниже по Пянджу, в той области, в которой когда-то собирались подати для содержания гарема пресыщенного роскошью эмира бухарского. В этой области многие женщины еще и до сих пор закрываются белыми покрывалами и не смеют вступить в разговор с заезжими советскими работниками. И все-таки в кишлаке Умный Камень власть захватили женщины, и совсем не потому, что кишлак богат каким-нибудь чудодейственным камнем, который мог бы действительно научить жительниц уму-разуму.

Но, может быть, из любопытства вы хотите знать, почему кишлак обладает таким странным названием? Я скажу вам: по ту сторону Пянджа высится берег афганцев, но он скалист и безлюден, потому что когда-то в древности рухнул с гор многошумный обвал, полетели вниз скопища скал, и легла посередине реки увесистая гранитная глыба. Она так удачно легла, что загудел своими водами Пяндж и ринулся на будущий берег афганцев, обнажив с другой стороны полукруглую ровную мель. И хотя эту полукруглую мель тоже засыпали камни, но площадка ее оказалась не так крута, чтоб на ней в будущем не мог вырасти одинокий кишлак с тутовыми деревьями, с широкой листвою гранатов и с клочками трудных посевов. И жители назвали кишлак Умным Камнем, потому что не ляг эта глыба посередине реки, не было бы здесь кишлака, и не росли бы здесь дети и деревья, и уж, конечно, не могла бы здесь родиться, жить и состариться та беззубая, тощая, но до сих пор сильная женщина, которую зовут Гюль-Биби.

Муж Гюль-Биби был убит басмачами перед тем, как с севера в первый раз пришли солдаты не Белого Падишаха, а другие, у которых на фуражках горели красные звезды. В ту пору басмачи каждый день приходили и уходили по единственной конной тропе, которая лепится по скалам вдоль берега Пянджа, и, уходя, забирали все новых и новых мужчин из присмиревшего кишлака. А тех, кто не хотел уходить, басмачи убивали, и таких было вовсе не много, потому что все очень боялись и предпочитали не умирать. Но среди немногих оказался муж Гюль-Биби, который с самого детства ничего не боялся, и если пас стада муллы на верхних пастбищах над кишлаком Умный Камень, то лишь из-за неудобной привычки питаться хоть чем-нибудь, хоть шариками крута, скатанными из старого овечьего молока. Муж Гюль-Биби не захотел уходить с басмачами, и тело его долго висело отдельно от головы на выступе острозубой скалы, куда никто, кроме сутяг ястребов, не мог добраться.

И когда не осталось мужчин в кишлаке Умный Камень, а с севера пришла весть, что за басмачами гонятся всадники с красными звездами на фуражках и что басмачи, убегая, обязательно еще раз пройдут через кишлак Умный Камень, Гюль-Биби, утерев рваным подолом слезы, собрала всех женщин и сказала со злобой, что не будет басмачам пути через этот кишлак, пусть все останутся на тропе, и если им не захочется погибнуть от всадников с красными звездами на фуражках, скачущих следом за ними, то пусть прыгают с тропы в воющий Пяндж и гибнут иначе — от холодных ударов воды.

Тогда женщины вышли из кишлака к ручью, впадавшему в Пяндж из бокового ущелья. И, осторожно взглянув вниз, под обрыв, и еще раз убедившись, что нет никого на свете, кто мог бы перепрыгнуть через узкое это ущелье, разрушили мост, ветхий бревенчатый мостик, присыпанный сверху хворостом и камнями, тот единственный мост, который переносил ненадежную тропу в их кишлак.

Басмачи не хотели падать в неприятно воющий Пяндж и не расхрабрились настолько, чтобы перепрыгнуть через ущелье, даже коней своих они не могли повернуть на узкой тропе. И в Пяндж полетели только ошалелые, ни в чем не повинные кони, и никто никогда их больше не видел. Но и басмачей никто больше тоже не видел, хотя они и устремились пешком по тропе обратно. Женщины слышали дальние выстрелы, очень слабые выстрелы, потому что их заглушал шум пянджской воды, и Гюль-Биби заулыбалась, расчесывая деревянным изломанным гребнем волосы, которых еще было много, хотя в день смерти мужа она вырвала себе два пучка у висков.