Деление на ночь

– Если хотите, просто Эвелина, – перебила она, одним лёгким движением ладони колебля фундамент под всеми тремя стройными теориями о происхождении её строгости. – Мы же с вами не в классе.

– Да, хорошо. Вы не спешите? Мне хотелось бы, Эвелина, вернуться к нашему с вами разговору об Алёше, да и просто угостить вас кофе, коль скоро судьба подарила нам такую странную встречу сегодня. Тут недалеко, я помню, есть кафе с хорошим кофе. Не тот ширпотреб, что в нынешних сетевых кофейнях делают. Я прежде там несколько раз бывал и надеюсь, что оно не закрылось… Как вы, будете благосклонны?

– Ну, об Андрееве я вам, что помнила, тогда уже всё рассказала…

«Однако это далеко не факт», – подумал я, ожидая окончания фразы.

– …Но от хорошего капучино я не откажусь, – продолжила она. – Если вы приглашаете; да и час-другой у меня ещё есть.

И мы отправились в «Эльсинор». Я действительно пару-тройку раз посещал его прежде, заходил пообедать как раз после поездок на Большеохтинское, и насчёт тамошнего кофе ничуть не слукавил. Подумал о том, что она могла бы и отказаться, сославшись на завтрашний учебный день, на отсутствие настроения, да вообще на что угодно; но, мне кажется, любопытство в ней пересилило. Она же понимала, что я это всё затеял не просто так, и ей было интересно узнать, что же я выведал. Что бы она ни говорила мне и в прошлый раз и нынче, но она совершенно точно помнила Алёшу гораздо лучше, чем пыталась изобразить.

Пока мы шли, Элли спросила, знаю ли я, что на Большеохтинском похоронены также и Малиновский – первый директор Лицея и отец пушкинского однокашника, и профессор Куницын, главный любимец первого выпуска.

– «Он создал нас, он воспитал наш пламень», «И мы пришли, и встретил нас Куницын приветствием меж царственных гостей» – едва ли не каждую лицейскую годовщину Пушкин его поминал добрым словом.

О Малиновском я, кстати, знал, а вот Куницын оказался для меня сюрпризом. Я признался, что его могилы никогда не видел.

– Я тоже не видела, – ответила она, – но сведения такие есть.

Потом вспомнила, как лицеисты присутствовали здесь на похоронах своего директора в начале апреля четырнадцатого года.

– Там вот, где мы с вами встретились сегодня, там они прощались, пять человек их курса, со своим директором; а Саша Пушкин и Ваня Малиновский у могилы поклялись друг другу в вечной дружбе.

Мы дошли тем временем до кафе, расположенного за спиной у смотрящего на набережную Охты Петра Великого, чей бюст установлен здесь, как сообщает надпись, «благодарными охтянами». Я заказал ей капучино, а себе американо (рассказав к случаю историю, как собственными глазами видел прошедшим летом в торговом центре наклейку на кофейном автомате рядом с одной из кнопок: «кофе Крымский (бывш. Американо)»), и мы сели на летней веранде – с видом на крохотный садик и тяжёлый императорский затылок.

– О чём вы хотели со мной поговорить? – спросила Элли. – Ведь вы, кажется, проводили какое-то частное расследование, я правильно помню?

Это было, как удар на вдохе, а я, видимо, расслабился, так что едва не фыркнул, очень она убедительно играла! Уж в чём в чём, а тут женщины ну совершенно не меняются: что в пятнадцать лет, что в двадцать пять, что в пятьдесят, – в готовности играть собой самую невероятную роль. Сейчас она поставила себя очень по-сериальному, таким умным и проницательным свидетелем, который, к искреннему своему сожалению, ничем не может помочь честному, но простоватому сыщику с точки зрения каких-то сведений о происшествии, однако способен ухватить некие тонкие нити, увидеть глубже и понять дальше нашего простака героя. Я опять представил камеру, держащую её собранное серьёзное лицо, добрый, спокойный и всепонимающий взгляд… В эту минуту официант принёс наш кофе, что дало мне время помолчать, совершить передышку и сглотнуть попавшую в рот смешинку. Собственно, вспомнилось, дело у меня не до смеху.

– Понимаете, Эвелина, – сказал я, – я не веду никакого расследования. Оно за пределами моей компетенции в каком бы то ни было смысле. Серьёзно, я очень далёк от разного рода детективов, дедукций, индукций. История Алёши, в которой я пытаюсь разобраться… – это для меня, скорее, личное дело. Теперь, во всяком случае, – личное. Его отец, я рассказывал вам, обратился ко мне – что оказалось полной неожиданностью – с тем, чтобы помочь в составлении психологического портрета сына. Хотя бы эскиза, наброска – если не целостного портрета, да? Я не искал истины, только вероятностного знания – кстати, к вопросу об индукции. Передо мной стояла конкретная задача, которую поставил его отец, в отношении Алёши и его прошлого – и я нашёл решение. И решение оказалось правильным. Казалось бы, вот и всё… Всем сестрам по серьгам, и разошлись, как в море корабли, – что ещё в таких случаях говорят?

Она внимательно слушала, не перебивая, ожидая, видимо, куда нас с нею выведут мои речи. Что ж, нам предстояло узнать это вместе. Глоток кофе.