Деление на Ноль

Еще несколько раз мы останавливались для разведки пути: промежутки меж деревьями расходились в разные стороны, а дальше было не видно между стволами: компас не показывал препятствия.

– Стой, Моррисон, – поднял руку Сергей, – аккуратно опусти топор и сделай шаг назад…

Я замер – Морозова в этих местах лучше слушаться. Я как раз подрубал толстый сук лежащего дерева, и топор звонко пружинил, вибрируя топорищем в моей перчатке.

Я решил садануть по верхней ветке, свисающей с ближайшего дерева.

Тут меня и застал окрик сталкера.

– Та-а-ак, – протянул он, – еще пару шагов назад, а лучше в сторону отойди…

– Что тут? – не понял я, но рекомендацию выполнил.

Озноб молча наклонился, не глядя в мою сторону, его взгляд вперился в ближайшую ветку. Затем он взял перчаткой горсть снега, замял ее в некое подобие снежка и, коротко размахнувшись, кинул комок снега на нижнюю ветку, и тут…

Ветка ожила…

Вдруг серая палка распалась на несколько звездообразных линий и схватила снежок, после чего снова исчезла вместе с комком снега.

Я остолбенел, продолжая вглядываться в ставшую снова обычной ветку.

– Гидра стеклянная, – тоном профессора произнес Морозов, – я заметил, что снег висит над веткой в воздухе, а про этих тварей я в курсе… Не буду же я тебе, Заг, читать лекцию минут на сорок, – попытался успокоить меня Сергей.

– Вообще, не помешало бы. – Я нагнулся за оброненным топором. – А тут такое часто?

– Скажем так, бывает, – хмыкнул Озноб.

– Как в таком холоде что-то может жить? – вырвалось у меня.

– У Древних спроси…

– Опять корень в каток! – сплюнул Сергей на панель. – Слушай, Моррисон, это же передачу сейчас заклинит. Я уже задолбался: сходи, а?

– Тебе, Сережа, плохо? – спросил я.

– Нет, просто лень вылезать…

– Ну и Хиус с тобой… – проворчал я, поднимаясь с кресла.

И вдруг по броне ударило россыпью гулких звуков…

Мы застыли, прислушиваясь: перед смотровым стеклом колыхнулись ветви, а в серо-фиолетовой мгле было ничего не видно, и я переместился к перископу турели.

Поначалу я вращал трубой, вглядываясь сквозь призму в сумрачный ледяной лес, но не заметил никакого движения. Но тут снова послышался удар в броню, я дернулся на звук и вдруг заметил между стволами неясную фигуру, которая немедленно спряталась за дерево. Но грудь моя все же похолодела – в области головы у непонятного существа горели два оранжевых уголька глаз.

– Что там за твари?! – Голос мой слегка дрожал. – Глазки у них светятся, а так на людей похожи…

Сергей выругался сквозь зубы.

– «Холодцы»… – произнес он наконец.

Краем уха слышал я про этих «холодцов», но по понятным причинам никогда не сталкивался – мой первый выход за Купол происходил именно сейчас, и мне он все меньше и меньше нравился, невзирая на свежесть впечатлений…

Снова удары по корпусу, и это, как объяснил мне Сергей в коротких и не самых мягких выражениях, – вовсе не удары каких-то мутантов мягкими тканями обмороженных конечностей по твердой броне, это гораздо хуже…

Пару раз в перископ я заметил, как они подносят ладонь ко рту: снег жуют…

Морозов сквозь крики про стрельбу из турели пояснил:

– Ты видал, они снег жрут? Знаешь зачем? Их еще «плевунами» называют – некоторые карбоновые кислоты в соединении с водой на холоде хорошо металл плавят! Это тебе, дураку, понятно?!

Заработала турель, я решил предоставить работу специалисту.

– Давай, Заг, надевай шлем! – орал Сергей. – Их очень много! Лезь в верхний люк! Кто у меня в мертвой зоне, вали!!! А то не уедем! Что-то до хрена их!..

Тут до меня дошло, что Сергей говорит правду… То есть бледные фигуры, плюющиеся кислотой… Какой дикой показалась мне сейчас идея идти пешком!

Я лязгнул рукоятью люка, натянув каску до самой шеи, и, не став подзаряжать полупустой рожок трофейного автомата, просто сменил его на новый. Их осталось четыре – и боеприпас к ним своеобразный…

Хиус с ним… я распахнул люк, попытавшись прикрыться им, как щитом, и, уперевшись в поручень, высунул голову в отверстие на крыше танка.

Внезапно белесые заснеженные руки возникли по краям и, словно клещи, схватили меня за шею, сдавив ворот, словно тиски…

Я захрипел, в голове помутилось… Одна рука, которая была с автоматом, рванулась вперед… Я ударил дулом в раскрытую сиреневую пасть, окаймленную треугольными серыми зубами, из которой на меня вылетел плевок, пенным комком попав на защитное стекло, которое немедля зашипело, а пулеметы захлебывались очередями…

В лицо ударило ледяным холодом и резким запахом – по щекам потекли слезы, а воздух в горле встал комом: дышать нечем…

Я пытался крикнуть, чтобы Морозов брал пистолет, но только судорожные хрипы исторгало мое горло.

Уперевшись спиной в отверстие люка, я высвободил руку, которой держался за переборку, и, уперевшись уже двумя в автомат, надавил на него до хруста и скрежета. После чего начался приступ кашля, который я пытался подавить: глаза жгло каким-то химикатом.