Деление на Ноль

Я зарычал, чтобы выпустить ядовитый воздух из легких, в которые немедленно ударил леденящий холод, а затем уперся в приклад автомата плечом и надавил со всей дури… Туловище отлетело за люк, который лязгнул о верхнюю часть брони, а я, чуть поднырнув вниз, нажал на курок, и оружие выдало необычно длинную череду выстрелов – практически как «томми», только пули, как в винтовке почти…

Какая-то бирюзовая жижа прыснула на стеклянный щиток шлема, и…

Тут я совершил ошибку… Я высунулся из люка, почувствовав силу своего нового оружия, и дал очередь веером.

Это отшвырнуло с крыши несколько тел холодцов, но новые навалились сверху, сбрасывая меня вниз, и в этот момент умолкла турель… а меня всего тряхнуло так, что сознание покинуло меня…

– Как же надоело тебя вытаскивать… – услышал я в темноте знакомый голос.

Тут же я почувствовал резкую ломоту в руках и застонал невольно.

– Извини, Моррисон… – Голос Морозова никак не напоминал интонации извиняющегося человека. – Пришлось на массу замкнуть…

– Чего? – только и смог сквозь стон проговорить я.

– Ну чего, – как-то раздраженно ответил Морозов, – кабздец нашим аккумуляторам: я их напряжение на корпус замкнул… «холодцы» стали бульоном… но теперь у нас немного соляры, и половина приборов не пашет… Вот на хрен ты полез сразу?! Нельзя было сперва стрельнуть в небо?!

– Я, что ли, сталкер?.. – вяло оправдался я.

– Да ты же на войне был! – возмутился Морозов.

– Но не в танковых войсках-то. – В голове моей потемнело, хотя в кабине и так было темно.

– Ну, короче… все аптечки на тебя переведем…

Вездеход все же завелся…

Правда, было ощущение, что мы просто едем на телеге: ни фары, ни прожекторы не работали. Не светилась панель, не подсвечивалась призма в перископе.

Про разогрев еды тоже стоило забыть, но нам уже это и неактуально.

Обогрев от двигателя Морозов вырубил, чтобы не заглохнуть. Поэтому в кабине было заметно прохладнее, хотя, конечно, не так, как снаружи. Мощности аварийных «Сердец Шера» хватало только на мотор.

Возможно, «холодцы» проделали дыры в корпусе – даже в «шкуре» было очень холодно: подогрев костюма я берег.

Наша «двадцатка» наконец выскочила из сумерек Серого леса, а перед нами в узких полосах смотрового стекла были видны простирающиеся меж крупными скальными валунами белесые поляны, окаймленные редколесьем.

Я начал чувствовать некую неуверенность.

Не то чтоб я забоялся или раздумал – просто руки и спина болели.

Навскидку нам осталось километров двадцать, может, чуть меньше: карту смотрели под фонариком около десяти минут назад. Топлива хватит примерно на половину.

Видимость прекрасной панорамы начала портиться: ветер усилился, правда, дул со стороны холмов нам в корму.

– Скажи мне, Сергей, – я попытался придать голосу полное спокойствие, – это же не Хиус начинается? Правда?

– Я тебе что, метеостанция? – проворчал тот. – Откуда я знаю? Так вроде не похоже…

– Жми, Сережа, жми… – бормотал я в ответ.

Тот лишь мрачно молчал, стиснув зубы и вцепившись своими кулачищами в рычаги управления.

Мощные порывы ветра хлестали по бортам машины, с шумом осыпая иглами мелкой россыпи льда и снега. Я буквально ощущал, как подпрыгивает многотонная машина от ударов ветра, который давит по всему корпусу, по каждой заклепке…

Я даже и представить себе не мог, что снег может делать воздух белым, мутным: словно молоко разбавили чернилами и попытались перемешать огромным половником.

Морозов включил-таки фары: мы умудрились немного зарядиться от генератора.

Но фары не очень-то и помогали, вокруг кружилось белесое марево – было ощущение, что нас затягивает в некую огромную трубу.

Внезапно вездеход обо что-то ударился правой стороной, Морозов начал выравнивать машину, а затем заглушил двигатель.

– Не могу я дальше! – сплюнул Морозов. – Хочешь, пешком пойдем?!

– Сережа, езжай потихоньку… – умоляюще прищурился я.

– Куда?!

– Сережа, езжай, тебе говорят! – рявкнул я.

– Сам езжай, – Сергей кивнул в белую мглу за смотровым окном. – Как я поеду?

Оба мы были измотанные и уставшие, и это сказывалось все больше. И именно сейчас допускать этого никак нельзя.

– Если будем стоять, нас снегом занесет, – привел я последний аргумент.

Морозов молчал. Возможно, он придумывал какую-нибудь колкость или веское возражение: на лице его отображалась работа мысли, а взгляд с ненавистью смотрел в туман пурги.

Наконец он так же молча встал, развернувшись на кресле, и, отцепив со своего рюкзака каску, надел ее и опустил на стеклянное забрало навесные очки.

Потом он повертел головой в разные стороны, ухмыльнулся, завел двигатель и осторожно тронул машину вперед.

И до меня дошло!

Он включил на забрале арт «Око Азера»! Оно же просвечивает даже твердые поверхности, значит, и сквозь пургу будет видно!

– Да ты просто гений, мать твою! – воскликнул я.

– Ага, – мрачно согласился Сергей, – гений среди дерьма и удобрений…

И было непонятно, кого он сейчас унизил, себя или меня, но я только усмехнулся, опустив те же очки на стекло. Белесая мутная мгла расцветилась тускло-салатовыми силуэтами рельефа и редких деревьев. Да, видимость была невелика – но она была!