Delete

Ты пытался выйти из их извращенной игры снова и снова. Но не получилось. Чтобы ты ни пробовал, они не отпускают тебя. Ты стоишь на платформе, но не можешь шагнуть под поезд. Ты слишком слаб, чтобы броситься с моста. Теперь у тебя даже оружия не осталось. Но и с ним руки тебе не повиновались.

Мина смогла бы избавить тебя. Она тебя провела. Мерзкая тварь, одна из них. Без сомнения. Она забрала ключ от наручников, но у тебя остался ключ от навесных замков. Ты был на полпути к поверхности, стуча о скобы наручниками на лодыжках, когда вспомнил о второй паре. Ты повесил их на цепь. И вот ты исчез, не разорвав своих оков. Дешево и сердито! Ты разыграл последнюю карту — обрек себя на месть того, кто, как ты абсолютно уверен, не является их марионеткой, их аватаром. Если ты сумеешь ловко обставить свой ход, а боги не будут жульничать и вмешиваться, то это — твой билет прочь, единственный путь сбежать из этой вонючей и затхлой темницы притворной жизни.

Теперь нужно дать ему шанс. У него есть оружие и мотив. Нет только тихого места без свидетелей.

Через окна кафе ты видишь, как он выходит из дома, в котором умер его отец. У него — окаменевшая безразличная физиономия. Showdown[38] начинается.

Глава 64

Выйдя из дома, Айзенберг набрал по сотовому Удо Папе. Ему необходимо было пройтись. Объяснений, почему книга лежала на тумбочке, было два. Его отец, почувствовав приближение смерти, решил спастись от нее, уверовав в идею иллюзорности мира (они ее обсуждали). Но, насколько Айзенберг помнил, он не называл книгу. А вероятность того, что отец прочтет научно-фантастический роман, была примерно такой же, как шанс, что он сделает себе на предплечье татуировку. Поэтому оставалось второе объяснение: книгу туда положил Юлиус Кёрнер. Этот психопат убил его отца, ведь узнать, где он живет, было нетрудно. Еще легче было напасть на беззащитного старика в инвалидном кресле и задушить его подушкой или надеть ему на голову полиэтиленовый пакет. Когда Айзенберг вдруг представил себе эту сцену, его внутренности сжались в плотный ком.

— Папе слушает.

Главному комиссару пришлось сделать глубокий вдох, чтобы заговорить.

— Привет, Удо. Это Адам. Мне нужна твоя помощь.

— Что случилось?

— Моего отца больше нет.

— Что? Прими мои соболезнования! Я…

— Его убили.

— Убили? Почему ты так считаешь?

В двух словах Айзенберг рассказал своему другу о случившемся и удивился тому, что его голос звучал совершенно спокойно.

— Я сейчас же сообщу в отдел по расследованию убийств, — сказал Папе. — Или ты уже сообщил?

— Нет. Удо, я хочу, чтобы дело расследовал ты.

— Я? Но ты же знаешь, что такие преступления — вне сферы нашей ответственности.

— А ты знаешь, что УУП имеет право само решать, за что оно ответственно?

— Но мне нужно получить согласие Грайсвальда, да и в прокуратуру не мешало бы сообщить.

— Удо, я прошу тебя об одном: пришли сюда оперативников и криминалистов, подключи судмедэкспертов и возьми на себя руководство расследованием. Для этого у тебя достаточно полномочий. Если Грайсвальд будет против, то он позже передаст дело местному отделу по расследованию убийств. Но, зная его, я думаю, он этого не сделает. Это дело привлечет ненужное ему внимание. И прокуратура вырвет его у него из рук.

— Пожалуй, ты прав. Но ты ведь понимаешь, что после такого от него не отделаешься?

— Мне все равно. Я хочу, чтобы делом занялся ты. Я родственник жертвы и не могу вести расследование. Мне нужен человек, на которого я смогу положиться.

— О’кей. Где ты сейчас?

— В квартире отца.

Он назвал адрес и похоронное бюро, где находился покойный.

— Позвони им и скажи, чтобы не трогали тело. Надеюсь, еще не поздно обнаружить следы волокон.

— Хорошо. Уже выезжаю.

Айзенберг вернулся в квартиру. Книга лежала на своем месте, угрожающе мрачная и таинственная, словно предмет внеземного происхождения. Он с трудом поборол желание разорвать ее на тысячу клочков. Гнев клокотал в нем и просился наружу, как лава внутри вулкана. Воображение рисовало картины мести: Кёрнер привязан к стулу, и Айзенберг творит с ним чудовищные вещи. Он зажмурился, чтобы прогнать видение.

В какой-то момент психологическое давление стало нестерпимым. Что-то как будто толкнуло грудную клетку изнутри, поднялось вверх по горлу и вырвалось изо рта сдавленным хриплым воем.

Когда в дверь позвонили оперативники, Айзенберг очнулся на кровати. Он встал, поправил покрывало и пошел открывать дверь. Коллеги — опытный старший комиссар, с которым Айзенберг был поверхностно знаком, и молодая женщина — смотрели на него с тревогой.

— Главный комиссар Айзенберг… мы… примите наши глубокие соболезнования, — сказал мужчина.

Айзенберг кивнул.

— Скажите, пожалуйста, почему вы считаете, что вашего отца убили?