Delete

— Я считаю, что у него, по меньшей мере, — не типичный случай параноидной шизофрении, — сказала Йениш. — Я бы вообще отменила этот диагноз, если бы не галлюцинации, о которых он мне рассказывал. Голоса, которые, как ему казалось, он слышал, провода и трубки, которые ощущал в своем теле. Он говорил, что иногда по ночам просыпается в гробу.

— Значит, он все-таки сумасшедший, — сказал Фридриксен.

— Если исходить из того, что голоса и трубки — это галлюцинации, то он шизофреник и потому весьма ограниченно вменяем.

— Что значит «если»? — решил уточнить Фридриксен.

— Ну, еще вчера я бы сказала, что не могу полностью исключать, что он заблуждается в своих представлениях, однако их правдивость маловероятна. Иными словами, я бы согласилась с диагнозом «параноидная шизофрения».

— А теперь вы изменили мнение? — спросила Морани.

— Теперь я не так сильно в этом уверена. С одной стороны, есть факт его ничем не объясняемого исчезновения. Но дело не только в этом. Когда его доставили сюда пять месяцев назад, он был в глубочайшей депрессии, склонялся к суициду. Со временем его состояние улучшалось и наконец стабилизировалось — он смирился со своим положением. Но позавчера у него случился внезапный перепад настроения. Он вдруг сделался, можно сказать, жизнерадостным. «Я скоро выйду отсюда» — сказал он мне. Сначала я подумала, что он имеет в виду клинику, но он говорил о мире — о нашем мире. Я спросила, как он это сделает, и он заявил, что «админы» — так он называл голоса, которые слышал, — пообещали его освободить. Он объяснил, что программа с ним в главной роли наскучила зрителям и будет заменена или что-то в этом роде. Не буду утверждать, что поняла все правильно. Я, конечно же, подумала, что он стоит на пороге кризиса — внезапные перепады настроения свидетельствуют об этом. Но он действительно исчез. И я в полном недоумении.

— Большое спасибо, госпожа доктор Йениш, — сказал Айзенберг. — У вас есть еще вопросы, госпожа Морани?

— Нет, больше нет.

Грундберг, который все время разговора с психиатром ждал снаружи, сопроводил их к выходу.

— Честно говоря, я не знаю, что делать дальше, — сказал он.

Очевидно, он боялся, что ответственность за инцидент ляжет на его плечи.

— Предоставьте это нам, — сказал Айзенберг. — Мы однажды уже поймали Юлиуса Кёрнера.

Грундберг заметно повеселел.

— Хорошо. Желаю вам удачи в расследовании!

Айзенберг попрощался с Фридриксеном и пообещал на следующий день позвонить оперативникам и рассказать все, что ему было известно о Кёрнере. Затем он повез домой Морани, которую сюда доставил полицейский фургон.

— Что вы думаете об этом эпизоде? — спросил он ее.

— Честно говоря, я солидарна с госпожой Йениш: как и она, я в растерянности. К счастью, это не моя работа — строить догадки, как взрослый мужчина смог исчезнуть из закрытой комнаты. Со своей стороны, могу утверждать лишь, что ни Йениш, ни Грундберг, как мне показалось, не лгали.

— Завтра я попрошу Бена Варнхольта и Симона Виссманна взглянуть на программу мониторинга входных систем клиники. Записи можно подделать, особенно электронные. Если кто-то взломал систему, мы это выясним.

— А если взлома не было?

— Тогда, вероятно, мы имеем дело, для раскрытия которого классических полицейских методов недостаточно.

— Вы так рассуждаете, как будто вас совсем не задел тот факт, что убийца вашего отца на свободе.

— Задел. Если он сбежал, то я сделаю все, чтобы снова его найти. В противном случае… Мне вспомнились слова отца, которые он сказал незадолго до смерти.

— Какие?

— Я рассказал ему о нашем деле — тогда я еще не знал имени убийцы, но знал, что тот считает наш мир симуляцией. Отец на это ответил: «Разве не здорово было бы проснуться завтра не в этом старом, негодном теле, а в новом?»

— Вы хотите сказать, что исчезновение Юлиуса Кёрнера свидетельствует о том, что ваш отец продолжает жить где-то в другой реальности?

— Вы сформулировали мою мысль так, будто я тешусь наивной иллюзией и верю в чудесное воскрешение. Однако мысль, что за нашей реальностью кроется иная, что смерть — это не конец, вселяет надежду, не так ли?

— Я не уверена, что обрадовалась бы, убедившись в том, что наш мир — фикция.

Айзенберг ненадолго задумался и сказал:

— Я тоже.

Эпилог II

Посмотри вокруг. Взгляни на эту книгу или на устройство, на котором ты ее читаешь. Реально ли то, что ты видишь, ощущаешь, слышишь и обоняешь? Насколько ты в этом уверен? Еще древние греки задавались этим вопросом. Платон 2400 лет назад в известном мифе о пещере показал: то, что мы воспринимаем как реальность, вполне может оказаться не реальностью как таковой, а лишь ее искаженным отражением. В XVII веке Рене Декарт провозгласил: Cogito ergo sum! — «Я мыслю, следовательно, я существую!» Но что есть «я» или «ты»? Реальный, независимый от остального мироздания субъект? Человек, которому в мыслительном эксперименте Декарта злой демон — назовем его АДмином — внушает несуществующий мир? Игрушка всемогущего творца? Или лишь подчиненная программа в гигантской компьютерной системе?