DELETED

Так моя попытка пригласить Таню на свидание провалилась, и мы вышли из кафе, чтобы отправиться по домам. На станции, откуда нам нужно было уезжать на разных поездах, потому что жили мы в противоположных частях города, Таня шагнула ко мне, уверенным жестом приобняла и хотела поцеловать в щеку. От неожиданности я вся сжалась и инстинктивно увернулась от поцелуя, так что Танины губы скользнули по моей щеке и оказались где-то пониже уха. Таня отступила на шаг, как ни в чём ни бывало улыбнулась мне, но ничего не сказала. Её губы были тёплыми, и когда она поцеловала меня, я почувствовала запах её волос: ромашковый и трогательный, словно она мыла голову детским мылом. Она повернулась и торопливо зашагала в сторону платформы, куда уже подходил её поезд, а я стояла и смотрела, как через проёмы между колоннами в зал хлынули потоки людей — слаженно, словно исполняя какой-то коллективный танец в громадном танцевальном зале. А может, это был спектакль, изображающий хаотичность толпы, но поскольку «хаотичность» была многократно отрепетирована, то выглядела абсолютно упорядоченной. Люди ловко сгруппировались в новые потоки: на переход и на эскалатор в город. И только некоторые из них выделялись из общей массы: на их лицах бродили улыбки, а взгляд блуждал по залу. Они нарушали стройность «хаотичности», ввинчивались поперёк течения, находили кого-то, обнимали, и уже парой вливались в людской поток…

Внутри у меня было пусто. Пока мы сидели в кафе, я выдавливала слова, нервно теребила салфетки, бесконтрольно начинала ломать ногти и тут же останавливала себя, и ждала, ждала, когда наконец можно будет пойти домой.

Но когда мы попрощались, и Таня уехала в своём желтооком поезде, я вдруг почувствовала дыру в груди. Весенняя серость на улице, неуютная, зябкая квартира, в которой меня ждали только страхи, потусторонние шорохи и долгая-долгая ночь… Я подумала о пустом сером воздухе, нехотя отползающем из-под жёлтого унылого света люстры… Не хотелось идти навстречу всему этому.

Единственным ярким пятном во всей этой картине был Павел. Павел ждёт прогулки и еды, Павла нельзя подводить… Я села в вагон и поехала домой.

25

…Этот запах, который я ощутила в кафе. Наверное, никогда, даже после смерти, я не узнаю, что это такое. Если бы существовал кто-то, кто взаправду исполнял бы желания: Дед Мороз, джинн из лампы, золотая рыбка или незнакомец, орудующий в барах где-то в Америке, я бы попросила его объяснить мне природу этого запаха.

Впервые я почувствовала его в школе, кажется, это был восьмой класс. В самом начале перемены я пришла к кабинету географии, где у нас должен был быть урок, и ждала, пока оттуда выйдет девятый «Б» — гуманитарный класс, который поставлял наибольшее число добровольцев для социальных экспериментов нашей директрисы.

Девятиклассники выходили нестройной вереницей, медленные и вялые — усыплённые дождливой погодой за окнами и старой географичкой, преподающей свой предмет настолько «весело» и «живо», что посторонний слушатель мог бы принять её за ростовую куклу-автомат.

Я увидела, как вышел худосочный Степан, человек-зубы, как я его про себя называла, потому что его передние резцы всегда шли как бы впереди него, то ли из-за того, что реально не помещались в рот, то ли ради намеренного устрашения окружающих. Больше Степану напугать было нечем, он был какой-то недокормленный и малохольный. Но в зубах его, очевидно, что-то было, какая-то колдовская сила, во всяком случае он не был марёхой, а напротив, пользовался авторитетом, в прошлом полугодии его даже выбрали президентом школы.

Вслед за Степаном тащилась пара девчонок, я не была с ними знакома и не знала имён. Потом выпорхнул действующий школьный президент — Кусь. Такая у него была фамилия, и никто его иначе как по фамилии не звал, сходу было и не вспомнить, как его имя. Тем более он и не давал вспомнить, сразу забрасывал улыбками, энергичными вопросами и прочими аномальными всплесками оптимизма. Кусь явно был резистентен к плохой погоде и любым другим неприятностям. Он, будучи президентом, являлся одновременно председателем школьного совета, в который входила и я.